Предпринята очередная попытка контрреформы российского уголовного процесса. Новый законопроект, внесенный на рассмотрение Госдумы, предполагает ввести в уголовный процесс понятие «объективная истина» и отменить принцип состязательности. По мнению правоведа Екатерины Мишиной, речь идет о фактической отмене в России презумпции невиновности.
Основным лоббистом введения принципа «объективной истины» считается председатель Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин
Законопроект под № 440058-6, внесенный на рассмотрение Государственной думы 29 января 2014 года, – один из самых искренних документов последнего времени. Все честно, открыто, маски сняты, никто не прикидывается невинной овечкой, в глубине души глубоко почитающей основополагающие демократические принципы вообще и гарантии соблюдения конституционных прав и свобод человека в частности. В тексте законопроекта и прилагающихся к нему документов без прикрас и экивоков сказано, чего на самом деле желает инициатор законопроекта депутат Ремезков, а также иные лица, стоящие за его спиной, имена которых ввиду их врожденной скромности достоянием гласности сделаны не были.
В российский уголовный процесс предлагается включить новый институт – установления объективной истины по уголовному делу. Объективная истина определяется как «соответствие действительности установленных по уголовному делу обстоятельств, имеющих значение для его разрешения». Более того, согласно пояснительной записке к законопроекту, «установление объективной истины определяется в качестве общеотраслевого принципа уголовного судопроизводства, реализуемого на всех стадиях производства по уголовному делу». Отметив, что «ориентированность процесса доказывания по уголовному делу на достижение объективной истины является необходимым условием правильного разрешения уголовного дела и отправления справедливого правосудия», автор данного документа с сожалением отмечает, что действующий УПК несовершенен, ибо не содержит предписания об обязательности в целях установления объективной истины принять все возможные меры.
Как крайне вредный и препятствующий выявлению объективной истины охарактеризован установленный ст. 15 УПК РФ принцип состязательности сторон, один из фундаментальных принципов демократического уголовного процесса. Принцип состязательности, оказывается, не только вредоносен, но и неприемлем для истинно русского человека, ибо «тяготеет к чуждой традиционному российскому уголовному процессу англо-американской доктрине так называемой чистой состязательности. В ней суду отводится роль пассивного наблюдателя за процессуальным противоборством сторон, который не должен проявлять какую-либо активность в собирании доказательств, так как это якобы может лишить его беспристрастности и нейтралитета в споре, невольно поставив на сторону защиты либо обвинения. Основное назначение суда сведено к созданию условий для реализации сторонами их прав и законных интересов, а также к оценке представленных ими в судебном заседании позиций». Нам такой инертный и мягкотелый суд, попустительствующий реализации прав и свобод граждан, конечно же, не нужен.
И особенно радостно видеть, на какой высокий идеал нам предлагается ориентироваться: «Требования принять все меры к отысканию истины традиционно содержались и в российском уголовно-процессуальном законодательстве, в частности в Уставе уголовного судопроизводства 1864 года, УПК РСФСР 1922 года, а также УПК РСФСР 1960 года. Такой подход в наибольшей степени обеспечивает конституционные права граждан и гарантирует справедливость правосудия». Вот это точно сказано, умри – лучше не напишешь. И Устав уголовного судопроизводства 1864 года (при всем почтении к реформам Александра II) роскошно обеспечивал реализацию конституционных прав и свобод подданных Российской империи – неограниченной монархии, в которой не было Конституции. Ну а в том, что соблюдение и защита конституционных прав и свобод совграждан в свете положений УПК РСФСР 1922 года были яркой чертой советского государства, вообще грешно сомневаться. Ибо осуществление уголовного судопроизводства находилось в надежных руках судов и революционных трибуналов, имевших четкую инструкцию осуществлять рассмотрение всех дел на основе «декретов рабоче-крестьянского правительства, а в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты такового руководствоваться социалистическим правосознанием» (статья 22 Положения о народном суде РСФСР от 30 ноября 1918 года). Ст. 61 УПК РСФСР 1922 года при этом устанавливала, что «суд не ограничен никакими формальными доказательствами и от него зависит, по обстоятельствам дела, допустить те или иные доказательства или потребовать их от третьих лиц, для которых такое требование обязательно». С представительством и защитой прав, свобод и интересов граждан в суде дело тоже обстояло превосходно: согласно Декрету о суде № 1 от 22 ноября 1917 года, «в роли же обвинителей и защитников, допускаемых и в стадии предварительного следствия, а по гражданским делам – поверенными, допускаются все неопороченные граждане обоего пола, пользующиеся гражданскими правами».
А вот как определяла функции вновь создаваемой «коллегии правозаступников» принятая месяц спустя инструкция революционному трибуналу «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и порядке ведения его заседаний»: «при революционном трибунале учреждается коллегия лиц, посвящающих себя правозаступничеству, как в форме общественного обвинения, так и общественной защиты». Названная коллегия формировалась «путем свободной записи всех лиц, желающих оказать помощь революционному правосудию и представивших рекомендации Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»; «в качестве обвинителей и защитников, имеющих право участия в деле, допускаются по выбору сторон все пользующиеся политическими правами граждане обоего пола» (п. 7). Граждане, стремящиеся принять участие в отправлении «революционного правосудия», должны были соответствовать одному формальному требованию – быть лояльными новому режиму и иметь неопороченное богатством либо знатностью происхождение, ибо только такие лица могли обладать политическими правами в первые послереволюционные месяцы. Вот, оказывается, какой суд и какие «правозаступники» «в наибольшей степени обеспечивали конституционные права граждан и гарантировали справедливость правосудия», это по ним ностальгируют создатели законопроекта. Это ли не светлый идеал, к которому сегодня следует стремиться?
Тот факт, что один из основных принципов правосудия и важнейшая гарантия соблюдения прав человека названы «юридической фикцией», не оставляет сомнений в том, какая судьба уготована презумпции невиновности
Осмелюсь напомнить, что особенно эффективной защиту конституционных прав и свобод граждан в тот период делали ключевые принципы Уголовного кодекса РСФСР 1922 года – принцип обратной силы уголовного закона (ст. 23 «Уголовный кодекс применяется по отношению ко всем деяниям, не рассмотренным судом до введения его в действие») и принцип аналогии (ст. 10 «В случае отсутствия в Уголовном кодексе прямых указаний на отдельные виды преступлений наказания или меры социальной защиты применяются согласно статей Уголовного кодекса, предусматривающих наиболее сходные по важности и роду преступления, с соблюдением правил общей части сего кодекса»). Именно в это время обрела законодательное закрепление и стала фундаментальным принципом советского уголовного права ключевая марксистско-ленинская формула о приоритете интересов государства над интересами отдельной личности. Это видно даже по структуре Особенной части УК РСФСР 1922 года, где расположение глав соответствовало иерархии преступлений по степени общественной опасности: начиная с наиболее тяжких и далее по нисходящей. Первая из глав УК РСФСР 1922 года, наиболее пространная и детализированная, содержала перечень государственных преступлений, наиболее опасных с точки зрения советского законодателя. Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности были предусмотрены лишь в главе пятой – после государственных преступлений, должностных (служебных) преступлений, правил об отделении церкви от государства и хозяйственных преступлений. По мнению законотворцев того времени, преступления против личности обладали существенно меньшей степенью общественной опасности по сравнению с такими деяниями, как «Бесхозяйственное использование заведующим учреждением или управляющим государственным предприятием рабочей силы, предоставленной учреждению или предприятию в порядке трудовой повинности» (ст. 127), «Выдача заведующим учреждением или предприятием продуктов и предметов широкого потребления не по назначению» (ст. 131), «Приготовление с целью сбыта вин, водок и вообще спиртных напитков и спиртосодержащих веществ без надлежащего разрешения или свыше установленной законом крепости, а равно незаконное хранение с целью сбыта таких напитков и веществ» (ст. 140).
УПК РСФСР 1960 года, также упомянутый в пояснительной записке как один из трех образцовых законодательных актов, и неразрывно связанный с ним УК РСФСР 1960 года, конечно, не столь одиозны, как упомянутые выше кодексы 1922 года. Положения УК и УПК РСФСР 1960 года отражают ряд позитивных изменений (например, отказ от принципа обратной силы уголовного закона), но это был прогресс от ужасного к очень плохому. Ряд специфических советских принципов, закрепленных в кодексах 1922 года, были сохранены, в том числе принцип приоритета интересов государства над интересами отдельной личности.
Как явствует из текста пояснительной записки, установлению объективной истины сильно мешает закрепленная в ст. 49 Конституции РФ, в статье 14 УПК РФ, а также в ст. 11 Всеобщей декларации прав человека, ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах презумпция невиновности: «юридическая фикция презумпции невиновности, предполагающая толкование неустранимых сомнений в пользу обвиняемого, может быть применена лишь в случае невозможности достижения по делу объективной истины и только после принятия исчерпывающих мер к ее отысканию» (с. 3 ПЗ). Тот факт, что один из основных принципов правосудия и важнейшая гарантия соблюдения прав человека названы «юридической фикцией», не оставляет сомнений в том, какая именно судьба в перспективе уготована презумпции невиновности создателями данного законопроекта. То, что на сегодняшний день презумпция невиновности закреплена в Конституции страны, УПК и иных законодательных актах, авторов законопроекта совершенно не устраивает. Как не устраивает и действующий порядок уголовного судопроизводства, который «не предполагает возвращения уголовного дела прокурору в случае необходимости устранения неполноты предварительного расследования, которая не может быть устранена в ходе судебного разбирательства или при наличии оснований для изменения объема обвинения в сторону, ухудшающую положение обвиняемого. Это препятствует полному, объективному и всестороннему судебному разбирательству и вынесению справедливого приговора» (с. 4 ПЗ).
Неприкрытое желание авторов законопроекта проехаться асфальтовым катком по реформе уголовного процесса вызывает самые мрачные предположения относительно того, что именно представляет собой их объективная истина в отсутствие презумпции невиновности и иных процессуальных гарантий прав личности. В Древней Руси показания лица, отказавшегося сотрудничать со следствием и подвергнутого пытке «дланниками», «подлинниками» или «линями», назывались «подлинной правдой» (В. Даль – подлинная правда, истинная, во время пыток). Похоже, не правда ли?
