Судебная власть безусловно слабейшая среди трех ветвей власти, она никогда не сможет успешно атаковать любую из остальных двух, и нужно проявить величайшую заботу, чтобы дать ей возможность защититься от атак с их стороны. Это равным образом доказывает, что, хотя в отдельных случаях суды могут притеснять, от них никогда не будет исходить угроза свободе народа, я имею в виду, конечно, ситуации, пока судебная власть по-настоящему отделена от власти законодательной и исполнительной. Я согласен, что о свободе не может быть и речи, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной властей.

Александр Гамильтон, «Федералист № 78»

Ровно десять лет назад я написала для ИСР текст, посвященный 20-летию Концепции судебной реформы в России (опубликована 24 октября 1991 года). Уже тогда, в 2011 году, ощущения праздника в связи с 20-й годовщиной основополагающего акта российской судебной реформы не было: успехи и достижения постепенно тускнели и бледнели на фоне ряда очевидных неудач и появляющихся признаков контрреформы. За прошедшее десятилетие лучше не стало — стало ощутимо хуже. 

2011 год — это еще до Крыма, до принятия изменений и дополнений к федеральным законам «О некоммерческих организациях» и «Об общественных объединениях», получивших мрачную известность как «закон об иностранных агентах». Это еще до закрепления в российском законодательстве понятия «нежелательная организация» (иностранная или международная неправительственная организация, представляющая угрозу основам конституционного строя Российской Федерации, обороноспособности страны или безопасности государства), до включения в Уголовный кодекс РФ статьи 284.1 (в соответствии с которой за участие в деятельности нежелательной организации можно получить четыре года лишения свободы, а за руководство ее деятельностью на территории России — шесть лет) и до появления судебной практики по таким делам. Это еще до принятия ряда постановлений Конституционного суда РФ, в которых высший орган конституционной юстиции страны старательно объясняет, что белое — это черное, что печально известная «дадинская статья» УК РФ (ст. 212.1 «Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования»), жестко раскритикованная рядом выдающихся российских юристов как антиконституционная, по мнению Конституционного суда, не противоречит Основному закону страны (а мнение это есть общеобязательная правовая позиция КС, и нам теперь с этим жить). Это еще до того, как КС постановил, что у словосочетания «иностранный агент» нет никакой негативной коннотации и данный термин не предполагает негативной оценки такой организации со стороны государства и не рассчитан на формирование отрицательного отношения к осуществляемой ею политической деятельности. Это еще до того, как Высший арбитражный суд РФ был уничтожен под малоубедительным лозунгом о необходимости обеспечить единство подходов при отправлении правосудия в отношении граждан и юридических лиц, а также единообразие в судебной практике. Это еще до вынесения российскими судами ряда вопиюще жестких и необоснованных приговоров, нарушающих принцип соразмерности наказания совершенному правонарушению. Это еще до того, как в российском правоприменении наказание, подобно тому как это было в Средневековье, вновь обрело характер устрашения. 

Три декады российской судебной реформы очень отличаются друг от друга. Первая оказалась самой успешной и безусловно созидательной. Еще до утверждения Верховным советом РСФСР Концепции судебной реформы принимаются два ее важнейших законодательных акта: закон «О Конституционном суде» (май 1991 года) и закон «Об арбитражном суде». На первую половину «лихих» 1990-х, которыми в последние годы нас старательно стращает госпропаганда, пришелся лучший этап российской судебной реформы, период огромных свершений и побед. Был принят ряд важнейших для трансформации российской системы законодательных актов, суды стали независимой ветвью власти, успешно работали недавно созданные институты, в первую очередь арбитражные суды, специально предназначенные для рассмотрения экономических споров в изменившихся экономических условиях. Как отмечает правовед, профессор ВШЭ Михаил Краснов, «действовавшие до того времени государственные и ведомственные арбитражи были административными органами, которые не столько разрешали экономические споры между предприятиями, сколько “укрепляли плановую государственную дисциплину”. Суды общей юрисдикции не имели опыта рассмотрения экономических споров, и для обеспечения прав и интересов участников предпринимательской деятельности на базе системы государственного арбитража были созданы самостоятельные арбитражные суды»^[1].

Создание Конституционного суда стало беспрецедентным явлением для России, поскольку впервые появился орган, способный дать правовую оценку актам высших должностных лиц, включая президента страны. «Разработанный по европейским образцам закон о Конституционном суде впервые, еще до принятия закона РФ “О статусе судей в Российской Федерации” 1992 года, предусмотрел несменяемость судей, их неподотчетность никому, запрет заниматься политической деятельностью и работать по совместительству. Также впервые в данном законе было провозглашено, что судьи должны руководствоваться исключительно Конституцией»^[2].

Тогда же, в первую декаду российской судебной реформы, был возрожден введенный еще до революции институт судов присяжных, появились мировые судьи, был создан частный нотариат, материальное обеспечение судей стало последовательно улучшаться.

Вступление в новое тысячелетие открыло новую декаду судебной реформы. Объемы финансирования деятельности судов и зарплаты судей продолжали расти, но одновременно с ними росла и зависимость судебной власти от президента и подконтрольных ему государственных органов. Спрос руководства страны на независимый суд остался в «страшных» 1990-х. Новое руководство нуждалось в судьях понимающих, способных улавливать в воздухе политическую волю и готовых к сотрудничеству. Уголовные дела, возбужденные в отношении топ-менеджеров ЮКОСа Михаила Ходорковского и Василия Алексаняна, а также главы МФО МЕНАТЕП Платона Лебедева, ярко продемонстрировали, какие именно судейские качества ценятся на новом витке реформы. 

Третья декада судебной реформы в России стала наиболее разрушительной — настолько, что начинаешь задумываться об уместности применения этого термина к преобразованиям последнего десятилетия. В 2014 году был уничтожен Высший арбитражный суд РФ — единственный полностью освободившийся от советского менталитета российский суд, обладавший уникальным научным потенциалом. Результатом этого стала постепенная деградация системы арбитражных судов, в том числе «перманентное вредительство в сфере процесса, затаскивание в наш современный Арбитражный процессуальный кодекс каких-то безумных замшелых решений из Гражданско-процессуального кодекса»^[3].

С началом новой эры охоты на ведьм, в роли которых теперь выступают оппозиционеры, «иностранные агенты» и сотрудники «нежелательных организаций», возродились наихудшие черты советского революционного правосудия: неограниченная дискреция судей в отношении того, что является доказательством, а что нет, персонификация наказания (когда наказание назначается не за содеянное, а в зависимости от того, кем является подсудимый), вынесение необоснованно жестоких приговоров. Приоритет защиты интересов государства не просто вернулся — он утвердился в умах многих судей с новой силой. Словно опять какой-то злой тролль разбил свое кривое зеркало, и разлетевшиеся по России осколки попали в глаза многим судьям, которые теперь видят покушение на государственные интересы и вмешательство в деятельность органов государственной власти там, где их нет вовсе. 

Один такой осколок долетел до Краснодара, где судья Ленинского городского суда Роман Жметкин в январе 2021 года приравнял оказание юридической помощи участникам несанкционированного мероприятия к организации такого мероприятия. В Тверской суд Москвы прилетело сразу несколько осколков, в результате чего судьи этого суда Екатерина Коротова и Мария Москаленко в вынесенных ими определениях приравняли обжалование в судебном порядке действий государственных органов и их должностных лиц, непосредственно подчиняющихся президенту, к прямому либо косвенному вмешательству в деятельность президента, а также оценили попытки обжалования и предъявления исков к таким госорганам как недопустимые и нарушающие основы конституционного строя России и принцип разделения властей. 

Принятые в 2020 году поправки к Конституции стали апофеозом конституционной контрреформы в целом и судебной контрреформы в частности. Установленное поправками право президента инициировать прекращение полномочий председателей, их заместителей и судей высших судов страны, кассационных и апелляционных судов «в случае совершения ими поступка, порочащего честь и достоинство судьи, а также в иных предусмотренных федеральным конституционным законом случаях, свидетельствующих о невозможности осуществления судьей своих полномочий»^[4], нарушает ключевые принципы статуса судей, ликвидирует принцип несменяемости судей и жалкие остатки судейской независимости, ибо основа статуса судьи — это его независимость от других ветвей власти.

Президент и так принимает окончательное решение по судейским назначениям. В результате наделения главы государства правом инициировать прекращение полномочий судей они окажутся полностью зависимыми от его воли. Практика показывает, что «поступком, порочащим честь и достоинство судьи», может являться отказ выполнить неправомерные требования председателя суда, критика судебной власти, отказ от безоговорочного подчинения внутренним правилам закрытой судейской корпорации и другие попытки судьи быть действительно независимым арбитром, а не государственным чиновником, послушно следующим указаниям начальства. Расплывчатость формулировки «поступок, порочащий честь и достоинство» позволит лишать судей полномочий без достаточных оснований. Данная поправка станет мощнейшим орудием воздействия на судейский корпус, в том числе на судей Конституционного суда.

Очень горько думать о том, каково создателям Концепции судебной реформы, блестящим российским ученым и практикам, видеть то, во что превратили судебную реформу в последнее десятилетие. Все лучшее, что было сделано, либо уничтожено, либо выхолощено, либо изменено практически до неузнаваемости. В 2007 году член Конституционного суда РФ в отставке Тамара Морщакова писала: «Универсальная цель судебной власти в современном мире состоит в обеспечении охраны прав и свобод человека, в том числе и прежде всего от антиправовых действий и решений властных структур. Если такие действия и решения нельзя оспорить перед независимой судебной инстанцией, то объем произвола постоянно возрастает. Признание самостоятельной и независимой судебной власти — это акт самоограничения государства, исходящего из приоритета такой ценности, как права и свободы человека»^[5]. 

Эту универсальную цель российская судебная власть не достигла, ибо российское государство не считает необходимым в чем-либо себя ограничивать. В заключение хочу процитировать еще одну великую женщину — Сандру Дэй О’Коннор, судью Верховного суда США в 1981–2006 годах: «Независимость судей не происходит сама по себе. Ее невероятно сложно создать, а уничтожить гораздо легче, чем большинство людей могут себе представить».

Источники:

^[1] Горбуз А. К., Краснов М. А., Мишина Е. А., Сатаров Г. А. Трансформация российской судебной власти. Опыт комплексного анализа. — СПб.: Норма, 2010. – 480 с. С. 46.

^[2] Там же, с. 47.

^[3] Бевзенко Р. О «новом» председателе Верховного суда // Zakon.ru. 30 сентября 2019. URL: https://zakon.ru/blog/2019/9/30/o_novom_predsedatele_verhovnogo_suda

^[4] Новый пункт «е-3» ст. 83 Конституции РФ.

^[5] Морщакова Т. Г. Кризис правосудия? / М. А. Краснов, Е. А. Мишина // Открытые глаза российской Фемиды (под общ. ред. Т. Г. Морщаковой). – М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007. – 138 с. С. 4.