Ольга Хвостунова: Вы только что были на круглом столе в Нью-Йоркском университете, где обсуждалась практика взаимоотношений судов и СМИ в США. Как бы вы оценили ситуацию в России?

Михаил Федотов: В России качественные журналисты освещают судебные процессы качественно — пишут серьезные, аналитические материалы, поднимают проблемы. Но таких журналистов не очень много. Гораздо больше тех, о ком можно сказать, что это пена, пена грязная. В лучшем случае такие работники СМИ (не рискну назвать их журналистами) производят «чернуху», то есть примитивную криминальную хронику грязно-желтой окраски, которой нас постоянно кормят и по телевидению, и в газетах. Эту продукцию легко узнать по заголовкам вроде «Зарезал в подвале», «Бил утюгом по голове» и тому подобным. В худшем случае речь может идти о «заказухе», то есть о проплаченных материалах, которые легко узнать по однобокой подаче фактов в интересах конкретных лиц.

ОХ: Наверное, то, что вы описываете, все-таки более характерно для «желтой» прессы?

МФ: Проблема в том, что во всей прессе идет процесс общего «пожелтения». Сегодня даже вполне респектабельные издания могут позволить себе дурно пахнущие публикации. Известно, например, как одна очень уважаемая газета рассылала в свои региональные офисы поручение активизировать работу по сбору материалов для публикации за плату. Естественно, «заказуха» убивает серьезную судебную журналистику.

ОХ: Можете привести примеры?

МФ: Пожалуйста. В качестве примера возьмем статью «Очередной скандал или рядовое дело?», опубликованную в 2008 году в «Российской газете» и касавшуюся некоего уголовного дела об уклонении от уплаты налогов. На момент публикации дело ожидало рассмотрения в кассационной инстанции Краснодарского краевого суда. Статья стала поводом для того, чтобы адвокат подсудимого обратился в Общественную коллегию по жалобам на прессу, заявив, что в статье содержатся сведения, не соответствующие действительности, а сама статья носит явно заказной характер. При этом статья была опубликована даже без пометки «на правах рекламы». Более того, позднее нам сообщили, что в «Российской газете» якобы есть даже специальные расценки за подобные материалы: так, полоса в федеральном выпуске стоила почти 2 млн рублей.

ОХ: А разве «Российская газета» — это не официальное издание правительства РФ?

МФ: Да. Но это ничего не меняет. Общественная коллегия обращались в редакцию этой газеты с просьбой прояснить ситуацию, но там от нас — а я являюсь сопредседателем этой структуры медийного саморегулирования с момента ее основания в 2005 году — просто отмахнулись. Сказали, что не хотят с нами разговаривать. Мы их спрашивали: «Почему?». А они нам отвечали: «А просто не хотим, и все».

ОХ: Но проблема проплаченных публикаций характерна не только для России.

МФ: Да, но как однажды высказался на этот счет председатель Союза журналистов России Всеволод Богданов, российский журналист и деньги возьмет, и правду напишет. Я, правда, с такой позицией не согласен — для меня вопрос этики в журналистике принципиален.

ОХ: Тогда, с точки зрения журналистской этики, как бы вы прокомментировали недавнее увольнение Максима Ковальского, главного редактора журнала «Власть», за публикацию фотографии испорченного бюллетеня с нецензурным словом?

МФ: Я читал этот номер в интернете, когда скандальная фотография была, видимо, уже удалена. Поэтому я ее не видел и не могу судить. А в самих текстах этого номера я не нашел ничего выходящего за рамки независимой аналитической журналистики.

ОХ: А Совет занимается вопросами защиты прав журналистов? Как вы наверняка знаете, в прошлом году был избит журналист «Коммерсанта» Олег Кашин, расследование по делу которого длится больше года. И результатов нет.

МФ: Совет не должен заниматься отдельно делом Кашина: это функция следственных органов. Наша миссия — быть «коллективным советником» президента, изучать проблемы, которые возникают в гражданском обществе, и предлагать варианты их решения. Мы занимаемся делом Олега Кашина в плане не розыска виновных, а нахождения инструментов защиты прав журналистов. И такой инструмент мы нашли: по инициативе Совета усилена уголовная ответственность за воспрепятствование законной деятельности журналистов (статья 144 УК РФ). Теперь это преступление переведено в категорию тяжких, за него можно получить до шести лет лишения свободы.

ОХ: На чем сейчас сосредоточена работа Совета?

МФ: У нас множество проектов. Например, дело Магнитского, которым мы занимаемся уже не первый год. Опять оговорюсь, что наша задача — исследовать обстоятельства, приведшие к гибели человека в СИЗО, и сделать все, чтобы подобные трагические случаи больше не повторялись.

 

 

ОХ: В июле этого года Совет опубликовал предварительное заключение рабочей группы по делу Магнитского. Вы продолжаете работать над этим делом?

МФ: Безусловно, мы не намерены останавливаться на полпути. Со своей стороны, мы сделаем все, чтобы в этом деле не осталось белых пятен. Пока они есть. Без ответа, например, остаются вопросы о побоях. Применялась ли резиновая дубинка? Мог ли Магнитский умереть от черепно-мозговой травмы? Мы сформировали несколько рабочих групп, которые вместе со следователями и прокурорами будут искать ответы на эти вопросы.

ОХ: Когда планируется представить окончательный доклад?

МФ: Как только в этом деле не останется ни одного открытого вопроса. Мы должны быть уверены, что все, кто причастен к гибели Сергея Магнитского, выявлены, изобличены и наказаны.

ОХ: В пенитенциарной системе РФ благодаря работе Совета что-либо реально изменилось?

МФ: Совет предложил внести поправки в Уголовно-процессуальный кодекс и в федеральный закон «О содержании под стражей», чтобы, в частности, предусмотреть право обвиняемого ходатайствовать о медицинском освидетельствовании и изменении меры пресечения при ухудшении состояния его здоровья. Президент эти поправки направил на рассмотрение в Госдуму, и они были приняты. Следом вышло постановление правительства, в котором были прописаны многие детали. Однако реализация этих гуманных мер затягивалась из-за некоторых бюрократических формальностей. Только благодаря вмешательству Совета удалось преодолеть эти препятствия. Сейчас мы изучаем практику, чтобы понять, что мешает лицам, находящимся в СИЗО, получать необходимую медицинскую помощь. Работа продолжается.

ОХ: В целом, по вашей оценке, Совет работает эффективно?

МФ: Далеко не так эффективно, как хотелось бы.

ОХ: Почему?

МФ: Сил не хватает. Посудите сами: в Совете всего 40 человек и все работают на общественных началах. А при этом у нас рабочих групп — 15! Согласно президентскому указу, мы должны были заседать раз в два месяца. В начале года мы убедили президента, что должны собираться ежемесячно. Но на самом деле мы собираемся чуть ли не каждую неделю, а то и несколько раз в неделю. Вопросов масса, но мы все их обязательно доведем до конца к моменту истечения наших полномочий в мае 2012 года.

ОХ: Насколько мне известно, в ближайшее время Совет должен представить президенту свое экспертное заключение по второму делу ЮКОСа. Когда это произойдет?

МФ: Доклад готов и находится у меня. Пока его еще никто не видел, но представить его мы планируем на ближайшем заседании Совета 21 декабря. В этот же день текст доклада будет опубликован на нашем сайте.

ОХ: Можете передать суть доклада?

МФ: Не могу, но уверяю вас, что это очень серьезный документ. Достаточно сказать, что он состоит из трех томов общим объемом 427 страниц.

ОХ: То есть, вы считаете, что содержание доклада, каким бы оно ни было, может повлиять на существующую власть?

МФ: Конечно. Хотя бы потому, что этот доклад будет опубликован и его нельзя будет проигнорировать. В конце концов, никто из нас не собирается быть бантиком на лацкане власти. Повторю еще раз: мы доведем начатое до конца.