Убийство генерала Касем Сулеймани, командира элитного подразделения «Аль Кудс» Корпуса стражей исламской революции, вызвало резкую эскалацию напряженности между Ираном и США, став косвенной причиной крушения украинского пассажирского самолета. Согласно опросам, большинство американцев поддержало решение о нанесении авиаудара, однако многие обеспокоены возросшей угрозой новой войны на Ближнем Востоке. Если дело дойдет до военного конфликта, эту карту тут же постараются разыграть российские власти.
Убийство Сулеймани вызвало в Кремле опасения возможной дестабилизации внутри Сирии и за ее пределами, из-за чего Владимир Путин лично приехал в Сирию 7 января для обсуждения ситуации. Фото: Wikimedia Commons.
От евразийства до прагматичного национализма
Чтобы понять позицию Москвы по американо-иранскому конфликту, стоит обратиться к истории отношений России и Ирана. После развала Советского Союза Россия оказалась в изоляции и утратила международный статус, хотя и осталась ядерной державой. Идеологические парадигмы, в том числе те, что существовали столетиями, были разрушены. Славянофильство, хорошо встраивавшееся в позднесоветскую геополитическую конструкцию, включавшую в себя Восточную Европу с ее «дружественными» славянскими народами, рухнуло, поскольку в постсоветский период многие из них заняли враждебную позицию в отношении Москвы. Плохо вписывалась в реалии новой России и другая идеология XIX века — западничество. Несмотря на демонстрируемую дружелюбность Москвы, Запад отказывался считать Россию равным партнером.
Постепенно на первый план вышла новая геополитическая парадигма — евразийство, у истоков которой стояли русские эмигранты-интеллектуалы, бежавшие от советской власти после гражданской войны. Евразийцы полагали, что Россия не принадлежит ни к славянскому миру, ни к западному, а представляет собой отдельную цивилизацию, возникшую из «симбиоза» русского и мусульманских народов. В советский период о евразийстве знали очень мало (известный историк и этнограф Лев Гумилев, которого называют «последним евразийцем», развивал собственную версию этой концепции). Лишь после распада СССР философия евразийства завоевала популярность во многом потому, что отчасти отвечала геополитическим запросам постсоветской России.
Отвергнув тезис о том, что Россия — государство азиатское, евразийцы тем не менее утверждали, что России нужно искать союзников не в Европе, а в Азии. Так в начале 1990-х в качестве подходящего партнера возник Иран — страна-изгой, которую евразийцы начала XX века не принимали во внимание. В 1994 году Москва присоединилась к строительству Бушерской атомной электростанции, первого промышленного ядерного реактора в Иране, и начала продавать Исламской Республике новейшие виды оружия. Иран был рад заинтересованности России в близком сотрудничестве. Российский философ Александр Дугин охарактеризовал сближение Москвы и Тегерана как «евразийский» противовес «враждебной» Америке.
Однако российские элиты оказались не готовы разорвать связи с Западом. Хотя их и возмущало высокомерие Запада, они хотели вести бизнес с Европой, хранить свои деньги в европейских банках и отправлять своих детей учиться в европейские университеты. Еще одним обстоятельством, омрачавшим сотрудничество России и Ирана, были теплые отношения Кремля с Израилем.
Сегодня российские элиты продолжают бороться за кусок «глобального экономического пирога», поддерживая действия Кремля по защите своей сферы влияния. После украинского кризиса 2014 года на Западе неоднократно звучали слова о том, что русские — империалисты, жаждущие мировой экспансии любой ценой. Однако в действительности российские элиты не заинтересованы в продолжительном конфликте с Западом. И в этом смысле их позиция резко контрастирует с позицией иранских элит, открыто и всерьез конфликтующих с Западом, прежде всего с США. Эти расхождения подорвали устойчивость «евразийской» модели, предполагавшей тесное сотрудничество Ирана и России.
В результате подход Кремля к отношениям с Ираном стал ситуативным и прагматичным. К концу второго президентского срока Путина (2008 г.) Россия выработала свою линию поведения в отношении Ирана – не слишком мешать Западу и Израилю. Москва медлила со строительством Бушерской АЭС, а в 2010 году в рамках антииранских санкций отказалась поставлять Исламской Республике зенитно-ракетные комплексы С-300, несмотря на то что иранская сторона уже за них заплатила. Это решение вызвало бурю негодования в Тегеране, но российские власти не шли на попятную.
Новая любовь, новые проблемы
Несмотря на расхожие интересы, ни Россия, ни Иран не стремились полностью порвать отношения. Прежняя «любовь» вспыхнула снова в 2014 году после резкого ухудшения отношений между Россией и Западом из-за украинского кризиса. Иран наконец получил заказанные С-300, а в 2015 г. Россия вмешалась в гражданскую войну в Сирии, поддержав иранского ставленника Башара Асада.
Однако спустя несколько лет интересы Москвы и Тегерана вновь разошлись. Россия пришла в Сирию, чтобы защитить свои военно-морские базы. На тот момент Москва не стремилась доминировать на Ближнем Востоке и готова была принять предложения о разделе Сирии — де-факто, если не де-юре, — между различными игроками, включая не только Иран и Россию, но также Турцию и США. Но при этом Москва не поддерживала идею о превращении Сирии в пусковую площадку для атак на Израиль. По сути Москве нужны были мир и стабильность в регионе при условии, что интересы России как великой державы были соблюдены.
У Тегерана были иные задачи – выдавить США и, по возможности, Турцию, из региона и использовать Россию как инструмент в бесконечной конфронтации с Вашингтоном и Тель-Авивом. Это привело к серьезным трениям и даже столкновениям между проиранскими и пророссийскими силами в Сирии в январе 2019 г. Убийство Касема Сулеймани американским дроном 3 января вызвало обеспокоенность в Кремле, опасавшегося дестабилизации внутри Сирии и за ее пределами, из-за чего 7 января Владимир Путин нанес неожиданный визит в Сирию для обсуждения ситуации.
Некоторые наблюдатели считают, что Сулеймани был пророссийским политиком. Действительно, будучи человеком необычных военных и геополитических талантов, Сулеймани прекрасно понимал, что российская поддержка необходима Ирану для противостояния США. Однако его близость с аятоллой Али Хаменеи, верховным лидером Ирана, означала, что он, скорее всего, являлся сторонником бесконечной войны в Сирии, цель которой истребить любое влияние – американское, турецкое и, в конечном счете, российское. Подобный подход был вряд ли в интересах России. Поэтому для Москвы смерть Сулеймани и вероятность прямой конфронтации между Ираном и США (а также наращивание санкций) означала, что Тегеран станет более сговорчивым в Сирии и будет вынужден принять российскую модель разрешения сирийского конфликта, что также устроит США, Турцию и Израиль. Более того, открытый конфликт с США истощит Иран еще сильнее и предотвратит расширение его влияния в регионе.
Российские элиты считают своих американских коллег безответственными империалистами, которые не понимают реальных причин распада Советского союза, игнорируют ухудшение в экономических и геополитических позиций США и проводят агрессивную и затратную внешнюю политику. Но Кремль, очевидно, понимает, что война США с Ираном в его интересах по той простой причине, что у такой войны нет четкого конечной цели, и это значит, что она может тянуться бесконечно долго. Если США ввяжутся в новую войну, она может истощить ресурсы страны до недопустимого предела и потенциально спровоцировать социальные волнения. Все эти проблемы прикуют внимания Вашингтона к внутренним проблемам, оставив Россию с ее агрессивной внешней политикой наконец в покое.
* Дмитрий Шляпентох — доцент Индианского университета в Саут-Бенде.
