В последнее время в России заговорили о люстрации. Поводом к дискуссии послужило недавнее дело активиста партии РПР—ПАРНАС Льва Дмитриева, обвиненного в оскорблении судьи. Для многих люстрация — надежда на демократическое будущее страны, однако, по мнению писателя Александра Подрабинека, очищение от тоталитарной идеологии должно сначала состояться в сознании граждан.
Люстрация — эффективный инструмент предохранения от тоталитарного реванша. Однако Россия упустила момент для проведения люстрации в начале 1990-х.
В Петербурге недавно приключилась судебная история. Судья Приморского райсуда Алла Ермакова написала донос на активиста партии РПР—ПАРНАС Льва Дмитриева. Она считает себя потерпевшей. 26 января она разбирала в суде административное дело о нарушении порядка проведения публичных мероприятий.
Месяцем раньше на мосту в центре Петербурга был вывешен антипутинский баннер. К административной ответственности привлекли Дмитриева и гражданского активиста Андрея Ермаченкова. Доказательств не было, и судья Ермакова подшила к делу неизвестно кем сделанные фотографии и скриншоты страниц в интернете с описанием события. Дмитриев вину отрицал. Любой нормальный суд счел бы представленные доказательства недопустимыми, но такие суды вряд ли остались в России. Судья Ермакова признала Дмитриева виновным по ст. 20.2 КоАП РФ, оштрафовав его на 10 тыс. рублей при полной недоказанности вины.
Выслушав решение судьи, Лев Дмитриев сказал ей: «Вы сейчас первый судья в России, который выносит определение со штрафом по фотографии. Когда сменится режим, вас ждет люстрация. Вы будете работать дворником. Ваше имя станет нарицательным, как нарицательным стал Басманный суд».
В ответ судья Ермакова написала на Дмитриева донос, обвинив его в оскорблении судьи. Проводится доследственная проверка. Лингвистической экспертизе предстоит установить, было ли в словах Дмитриева оскорбление судьи. Наверное, установят, что было.
Судья оскорблена. Вряд ли она сегодня опасается люстрации, но одна мысль о том, что когда-нибудь придется отвечать за преступления против правосудия, вероятно, приводит ее в ярость. Так же на угрозу люстрации реагируют и другие государственные служащие: чиновники, полицейские, прокуроры, сотрудники спецслужб. Они расположились в своих креслах надолго и никому уступать их не хотят.
Люстрация — один из самых эффективных инструментов предохранения от тоталитарного реванша. К сожалению, благоприятный момент для начала люстрации в России упустили еще в начале 1990-х. Когда появится новый шанс, вряд ли кто осмелится даже предположить.
Для проведения полноценной люстрации необходима поддержка общества. Необходимо понимание того, что, закрывая дорогу во власть людям, служившим в преступных государственных организациях, общество тем самым не сводит с ними счеты, а защищает свое демократическое будущее.
Что происходило в Советском Союзе на излете его истории? После августовской революции 1991 года и крушения коммунизма настало самое подходящее время для декоммунизации — прощания с отжившими институтами коммунистического режима. Это было самое удобное время для начала люстрации — мер предотвращения советской реставрации.
Российское общество оказалось слишком инертным, чтобы активно сопротивляться ползучей реставрации тоталитаризма. Демократы соглашались тогда, что не надо устраивать «охоту на ведьм». Теперь «ведьмы» охотятся на демократов!
Россия могла бы сделать рывок в будущее, если бы не президент Ельцин и его окружение. Они боялись, и небезосновательно, что люстрация заденет их лично. Борис Ельцин как высокопоставленный партийный функционер нес персональную ответственность за политические репрессии в Свердловской области, когда он был там первым секретарем обкома. Один из посаженных в то время диссидентов — экономист Валериан Морозов — погиб в заключении. Ельцину и его окружению в случае люстрации было чего бояться. Поэтому они были против, а судьба страны их не особенно волновала.
Как российское общество было настроено тогда? В начале 1990-х сотни тысяч людей выходили в Москве на митинги с требованиями отмены 6-й статьи Конституции о руководящей роли Коммунистической партии. Потом страна пережила мятеж ГКЧП — попытку вернуть страну на старые советские рельсы. Антикоммунистические настроения были сильны в обществе, и люстрация могла бы пройти с успехом.
Однако для осуществления любой реформы нужны политические силы, проводящие ее в жизнь. В России таких сил не оказалось. За редким исключением все политики демократического толка ориентировались на Бориса Ельцина и окружавших его соратников из прежней партийной и советской номенклатуры. Это сделало люстрации в России невозможными.
В странах, твердо вставших на путь демократии и решившихся на люстрацию, ситуация была совершенно иной. После «бархатных революций» 1989 года главным проводником идеи люстрации в Восточной Европе стали диссиденты. В Чехословакии после падения коммунистического режима недавние диссиденты встали во главе страны, что, безусловно, способствовало успеху проведения люстрации. В других странах Центральной и Восточной Европы они пользовались авторитетом, достаточным для того, чтобы убедить своих сограждан в необходимости люстрации. В России одна часть диссидентов сникла еще в начале перестройки, а другая — бóльшая — часть воспринимала Ельцина как лидера демократических перемен.
После подавления августовского путча 1991 года, на волне антикоммунистических настроений Ельцин решился на два скромных шага, отдаленно напоминавших люстрацию. Он своим указом запретил Компартию и провел закон о жертвах политических репрессий. По этому закону сотрудники спецслужб и правоохранительных органов, ответственные за политические репрессии, могли привлекаться к уголовной ответственности.
Антикоммунистического запала хватило ненадолго. Компартию вскоре восстановили, а за преступления коммунистического режима под суд не попал ни один чекист, судья или прокурор. В декабре 1992 года депутат Галина Старовойтова внесла в Верховный Совет законопроект «О запрете на профессии для проводников политики тоталитарного режима», но он даже не был поставлен на обсуждение.
Новая власть, состоявшая из прежних партаппаратчиков, боролась за собственное выживание и победила. Российское общество оказалось слишком инертным, чтобы активно сопротивляться ползучей реставрации тоталитаризма. Демократы соглашались тогда, что не надо устраивать «охоту на ведьм». Теперь «ведьмы» охотятся на демократов!
В последнее время вновь заговорили о люстрации. Для одних это угроза занимаемому положению, для других — надежда на демократическое будущее. Беда, однако, в том, что очищение от тоталитарной идеологии и влияния чекистов, прежде чем выйти на уровень государственных решений, должно состояться в обществе, в сознании граждан. А что уж говорить про массовое сознание, если даже в рядах демократической оппозиции и либеральных СМИ бывшие сотрудники КГБ представлены весьма влиятельным образом.
У российской люстрации туманное будущее.
