Институт современной России

На прошлой неделе Владимир Путин положил конец дискуссии о своем политическом будущем после 2024 года, согласившись на предложение об «обнулении» президентских сроков. Само объявление этой новости служит отличным образцом политического театра: в ходе второго чтения законопроекта о поправках к Конституции в Госдуме член «Единой России» Валентина Терешкова предложила добавить еще одно изменение – либо исключить ограничение по количеству президентских сроков, либо «обнулить» сроки действующего главы государства. Спикер Госдумы Вячеслав Володин в ответ заявил о необходимости взять паузу и проконсультироваться с партийными лидерами, а затем пригласил Путина выступить в парламенте. Президент приехал менее чем через час (удивительная пунктуальность для Путина, известного своей привычкой заставлять людей ждать себя часами даже при запланированных встречах) и выступил с готовой речью, в которой отверг идею об отмене ограничений на президентские сроки, но поддержал другую поправку, позволяющую ему снова баллотироваться в президенты в 2024 году.

Свою позицию Путин объяснил необходимостью поддержать стабильность. По его словам, смена политической власти важна в теории, но только если страна является зрелой, стабильной, менее уязвимой и более мощной. Россия сможет стать такой страной через несколько поколений – через 30-50 лет, но в данный момент таковой не является. Поэтому Путин – человек, за 20 лет так и не добившийся достаточной стабильности в России для транзита власти, – теперь попытается, вероятно, добиться этой цели в предстоящие 14 лет. 

Я говорю «вероятно», поскольку в своей речи Путин формально не объявил о намерении баллотировать на новый срок. Он просто поддержал идею о том, что «любому человеку, любому гражданину, в том числе действующему президенту» не должно быть запрещено участвовать в предстоящих президентских выборах. Однако Путину не нужно открыто артикулировать свое намерение, чтобы система уловила его сигнал.

До этого момента эксперты активно обсуждали «возможности для маневра», открываемые реформой. Никто не думал, что Путин мирно отчалит навстречу закату по истечению его нынешнего срока в 2024 году. Но процесс конституционной реформы, запущенный в январе, наводил на мысль о том, что президента намеренное создает как можно больше неопределенности относительно своих будущих планов, тем самым открывая для себя как можно больше опций. Согласно одному сценарию, Путин мог возглавить Госсовет или Совет Федераций, или «Единую Россию». В другой интерпретации он начал готовить сильного преемника или менять баланс политической власти между различными институтами так, чтобы ни один органа власти не имел бы сверхполномочий. Неопределенность позволяла Путину оставаться релевантным и продолжать контролировать элиту. За последние полтора месяца заявления многих высокопоставленных чиновников, включая самого Путина, о необходимости смены власти на самом верху, нецелесообразности двоевластия и отсутствия у Путина интереса к продлению срока президентства, только добавили аргументов в пользу теории «стратегической неопределенности».

Но затем одним своим выступлением в Госдуме Путин значительно снизил уровень неопределенности, обозначив наиболее вероятный сценарий своего будущего – новое участие в президентских выборах. С одной стороны, он избежал потенциального списывания своей персоны со счетов в длительном процессе выбора различных сценариев для власти, а с другой – путем столь неожиданного решения продемонстрировал важную особенность российской политической системы, а именно: Путин является ее ключевой фигурой, принимающей решения и обладающей правом вето. 

Выступление Путина также говорит о том, что Кремль более не озабочен (если когда-либо и был) вопросом об управлении общественным мнением. Изначально казалось, что перед российской властью стоит острая необходимость избежать общественного негодования из-за реформ, вопрос о которых будет вынесен на всеобщее голосование. Январские опросы общественного показали, что дальнейшую судьбу Путина вне политики видят 32% россиян, в то время как почти половина (47%) полагают, что конституционная реформа (в том виде, как она была предложена президентом в январе, то есть до «обнуления» сроков) является возможностью для Путина остаться у власти. Кремль, известный своей «одержимостью рейтингами», быстро запустил общественную дискуссию о поправках, чтобы сгенерировать положительную реакцию граждан. Среди предложений звучали идеи признать брак союзом между мужчиной и женщиной, увеличить материальную поддержку граждан, акцентировать русскую национальность и суверенитет, а также закрепить в Конституции «веру в Бога». Расчет был на то, что за этой дискуссией россияне не обратили внимание на усиление суперпрезидентской системы, сосредоточившись на продвижении «традиционных ценностей» или обещаниях материальных благ. 

Многие исследователи, включая меня, полагали, что Кремль выучил уроки 2011-2012 гг., когда после фальсификаций на парламентских выборах и «рокировки» Путина и Медведева волна массовых протестов против режима охватила всю страну. Даже если конечной целью конституционных реформ было удержание Путиным политического контроля, Кремль прилагал максимум усилий для ее маскировки.

Однако на данный момент похоже, что легитимность реформ в глазах населения гораздо меньше волнует Кремль, нежели полагали эксперты. Выступление Путина продемонстрировало, что поддержание работы базовых институтов и следование правилам имеют гораздо меньшее значение, чем ожидалось, а возможно, эти принципы никогда и не имели значения.

Россия – это электоральный, или конкурентный, авторитарный режим, что означает приверженность некоторым базовым демократическим принципам (особенно важны многопартийные выборы как единственный законный способ прихода во власть) и следование авторитарным практикам в остальных вопросах. Политологи Лукан Уэй, Стивен Левитский и Андреас Шедлер дали определение этой концепции более 10 лет назад, заметив подъем по всему миру режимов, адаптировавших институт выборов, но так и не сумевших построить демократию. На практике это означает, что российские институты, такие как выборы, являются свободными и честными на бумаге, но на деле они манипулируются властью для обеспечения нужных результатов. Очевидно, что конкуренция в таких условиях невероятно сложна, и эта проблема регулярно наблюдается на выборах, когда российская оппозиция не может решить, как ей участвовать в национальных, региональных или даже местных выборах, и участвовать ли вообще. Перед оппозиционерами, вынужденными конкурировать в неравной борьбе, стоит вечный выбор между бойкотом и стратегическим участием в выборах. 

Правила участия в выборах местного уровня (чему посвящена значительная часть моих исследований) играют более значительную роль, и их нарушение вполне ощутимо. Независимые местные кандидаты могут строго следовать требованиям буквы закона для того, чтобы пробиться к участию в выборах, и пренебрежение правилами со стороны избирательных комиссий может спровоцировать всплеск общественного негодования. Прошлым летом в Москве более 60 тыс. человек вышли на митинг именно против такого нарушения формальных правил, несмотря на риски задержания и уголовного преследования. Своим протестом они пытались настоять на том, что правила имеют значение.

Кремль и Путин также подчеркивают значение формальных правил, хотя и разрабатывают способы их обхода. Так, Путин решил стать премьер-министром в 2008 году, вместо того чтобы изменить Конституцию и остаться президентом. А президентский срок был увеличен с четырех до шести лет при Медведеве, не Путине. Рационализация правой системы стала отличительной чертой первых двух президентских сроков Путина.

Однако на прошлой неделе Путин продемонстрировал, что формальные правила могут быть изменены для отражения неформальной (читай: реальной) политической динамики. По сути это означает, что правила не имеют значения – по крайней мере не в той мере, как предполагали многие наблюдатели, включая меня. В конечном итоге Путин сигнализировал свое намерение остаться у власти, используя наиболее тупой инструмент, имевшийся в его распоряжении, – конституционную реформу, стирающую всю предыдущую историю и открывающую ему путь к новому президентскому сроку. Политолог Пол Гуд еще в январе отмечал, что не стоит проявлять излишний энтузиазм по поводу того, как конституционные реформы могут изменить российский политический ландшафт, задав вопрос: «Когда формальные институциональные реформы путинской эпохи приводили к значимым изменениям в структуре политической власти?» Сегодня очевидно, что российские политические институты служат во имя действующей власти, а приоритетом режима является не политическая трансформации, а сохранение статуса-кво.