Видеообращение кандидата в президенты Беларуси Светланы Тихановской, записанное под явным психологическим давлением со стороны режима Лукашенко, остро ставит вопрос об уточненном определении термина «психологическая пытка» на постсоветском пространстве. По мнению правоведов, различие подходов ООН и России к этому понятию ведет к нарушению прав человека.
В своем видеообращении от 11 августа Светлана Тихановская заявила о самостоятельном решении уехать из Беларуси, однако, по словам ее доверенного лица Ольги Ковальковой, экс-кандидата в президенты вывезли из страны представители режима Лукашенко. Фото: скриншот Youtube.
Политические события в Беларуси, последовавшие после президентских выборов 9 августа, недвусмысленно продемонстрировали, что психологические пытки все более активно используются как в авторитарных, так и в демократических режимах для получения не только требуемых показаний от задержанных, но и необходимых политических заявлений от оппонентов действующей власти. Сделанное 11 августа видеообращение оппозиционного кандидата в президенты Светланы Тихановской, после которого она покинула Беларусь, не оставляет сомнений в том, что в отношении нее было применено, как минимум, незаконное психологическое давление, а скорее всего – психологические пытки в форме угроз и запугивания в целях спровоцировать страх физической расправы над близкими или их убийства.
В случае Тихановской речь явно идет об угрозах в отношении детей. Фраза «дети – самое важное, что есть в нашей жизни» подтверждает это предположение. Из фразы «я так и осталась той слабой женщиной» торчат огромные «уши» режима Александра Лукашенко, которые невозможно скрыть. Тот факт, что такую мощную поддержку избирателей получила женщина, особенно сильно раздражает белорусского президента: женщина как успешный политический конкурент – это как-то совсем не по-советски. Поэтому надо было вынудить ее публично заявить о том, что она лишь «слабая женщина» и куда ей против солидного мужчины в усах.
Слова Тихановской «решение [уехать из Беларуси] я приняла абсолютно самостоятельно» недвусмысленно свидетельствуют о том, что, во-первых, видео было записано под сильнейшим психологическим давлением, а во-вторых – что люди, срежиссировавшие и записавшие это видеообращение, сработали из рук вон плохо. Видеообращение дает совершенно обратный эффект: поверить в то, что Тихановская сама приняла решение, теперь просто невозможно. Дальнейшие события в Беларуси – массовые задержания, жесткие действия ОМОНа, сообщения пострадавших из следственных изоляторов – говорят о том, что задержанные подвергаются как физическим, так и психологическим пыткам. Проблема настолько остра и актуальна, что нельзя не обратить внимание на еще один отягчающий фактор: в официальных переводах документов ООН на русский язык дано неправильное толкование понятия «психологическая пытка».
По причине изначально неверного перевода российское понимание нефизической пытки разошлось с позицией ООН. Следует обратить внимание на словосочетание «причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное» в формулировке статьи 1 Конвенции ООН 1984 года о запрете пыток. Здесь английское слово mental переведено на русский как «нравственный». Это размывает понимание значения термина «пытка» и делает его слишком неопределенным для четкого правоприменения.
Другой используемый перевод слова mental – «душевный», хотя и соответствовал бы бытовому употреблению «душевнобольной», т. е. человек с больной психикой, –находится еще дальше от научно-практического понимания содержания пытки такого рода. Отметим, что обратный перевод официального термина «нравственный» на английский означает «моральный» (moral) и еще более запутывает ситуацию, так как не соответствует смыслу английского слова mental и не является его синонимом.
Эта ошибка была допущена русскими переводчиками ООН еще в 1948 году во Всеобщей декларации прав человека. В Конвенцию 1984 года о запрете пыток, как и в большинство других документов ООН, она попала уже по бюрократической инерции. На наш взгляд, эту инерцию необходимо срочно остановить. Кроме того, попытки переводчиков ООН как-то исправить ситуацию только еще больше запутывают ее. Так, например, в Декларации о защите всех лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания 1975 г. словo mеntal было переведено как «умственный», что, конечно, значительно ближе к смыслу английского оригинала, но все равно не вполне адекватно. К тому же в этом документе один и тот же термин mental в двух разных случаях переведен как «нравственный» и «умственный».
Еще более осложняет ситуацию тот факт, что русский язык является официальным языком ООН, а значит инерционная ошибка русских переводчиков, совершенная много лет назад, как бы «затвердевает в правовом бетоне» и нелегко поддается толкованию и применению, что неизбежно ведет к нарушению прав человека в России и других странах, поскольку все постсоветские государства переводили свои тексты Конвенции о запрете пыток ООН 1984 года не с английского, а с русского языка. Так, в украинском варианте термин mental звучит как «моральный», то есть получается «моральная пытка», которая маскируется известным юридическим термином «моральный вред», но при этом резко отличается от него главными признаками незаконного психологического давления, оказываемого на человека должностными лицами либо по их поручению. Скорее всего, сходные проблемы можно обнаружить и в переводах на другие языки.
Употребление изначально неправильного перевода и использование неприемлемого термина «нравственная пытка» делают весьма затруднительным надлежащее применение важнейшего понятия ООН в России по отношению к повсеместно встречающимся нефизическим пыткам и всем видам незаконного психологического воздействия на свидетелей, подследственных, подсудимых или членов их семей. Правильный и полноценный перевод mental torture как «психическая (психологическая, нервно-психологическая) пытка» пока дан только в книге «Долг адвоката и этика психолога» Софии Нагорной и Шамиля Хазиева, выходящей в августе 2020 года в издательстве «Лум». В основном данный перевод совпадает с позицией спецдокладчика ООН по пыткам Нильса Мельцера, подготовившего к октябрьской сессии Генеральной Ассамблеи ООН доклад о психологической пытке (на данном этапе доклад находится в стадии рабочего проекта и еще не переведен в ООН на русский язык).
Возможность для выхода из ситуации через правильное толкование пока имеется, но требует оперативного реагирования дипломатов, политиков, экспертов и институтов гражданского общества, поскольку предварительный текст доклада, где дается подробное толкование применения нефизической пытки и терминологии, уже представлен в ООН. Если термины вновь будут переведены неправильно, это надолго затруднит надлежащее применение норм, запрещающих пытки. Поэтому крайне желательно поднять этот вопрос до октябрьской сессии ООН, когда и текст доклада, и его русский перевод на станут официальными документами.
Формально за работу русскоязычных переводчиков отвечает сама ООН, но возникает вопрос о роли МИДа России в нормотворческом процессе: почему на смысловой разнобой равнодушно смотрят многочисленные сотрудники российской миссии при ООН и самого МИДа, а также Минюст, Госдума, высшие суды? Мало того, что официальный русский занимает второстепенную роль перевода с английского, так еще при участии в разработке и обсуждении проектов документов российские представители высокого уровня не придают этому значения, возлагая всю ответственность на рядовых переводчиков1, не до конца выполняя свои государственные обязанности и проявляя преднамеренное, по нашему мнению, безразличие.
Российские институты гражданского общества и, в частности, российская адвокатура неоднократно ставили на международной арене вопрос об изъянах определения «психологической пытки» в Конвенции ООН 1984 года и необходимости дальнейшего его совершенствования в интересах практического использования адвокатами всех стран. Публикации на эту тему обсуждались на заседаниях Международной ассоциации юристов (International Bar Association) в Москве и Сингапуре в 2007 году2, Международного форума за верховенство права в Вене в 2008 году3, Европейской ассоциации адвокатур в Брюгге в 2007 году4. Очевидно, что настал момент, когда российская адвокатура и другие институты должны интенсифицировать свои усилия, дабы добиться закрепления адекватного перевода ключевого понятия «психологическая пытка» на русский язык в официальных документах ООН. До того как это произойдет, ориентироваться следует на изначальный англоязычный термин.
Конвенция ООН 1984 года гласит: «каждое государство-участник обязуется предотвращать на любой территории, находящейся под его юрисдикцией, другие акты жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения и наказания, которые не подпадают под определение пытки, содержащееся в статье 1 Конвенции, когда такие акты совершаются государственным должностным лицом или иным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия». На практике проявились ситуации молчаливого согласия судей проводить слушания в условиях, когда заведомо ненормальный уровень артериального давления лишает подсудимого возможности в полной мере воспринимать происходящее в судебном заседании5. В адвокатской печати при обсуждении толкования определения пытки в Конвенции был затронут важный вопрос, поднятый ранее в нижегородском судебном процессе членом Совета по правам человека при президенте РФ, адвокатом Шотой Горгадзе, заявившим, что продолжение судебного разбирательства в условиях заведомого затруднения восприятия подсудимым событий судебного заседания из-за гипертонического криза следует рассматривать как пытку.
Российская теоретическая инициатива использования понятия «неврологическая пытка» в рамках действующих положений Конвенции ООН 1984 года может оказаться важным вкладом даже в мировое движение по предотвращению пыток.
Петр Баренбойм – адвокат, кандидат юридических наук, первый вице-президент международного Союза (Содружества) адвокатов.
Екатерина Мишина – кандидат юридических наук, независимый эксперт по конституционному праву.
Источники:
1 Володина С., Кравченко Д. Исправить ошибку переводчика. «Адвокатская газета», №17 (322), 2020 г. (электронный выпуск).
2 The Rule of Law and Psychological Torture Moscow Rule of Law Symposium White Paper: "The Rule of Law and Psychological Torture: absence of a legal definition, prospects and problem." The World Rule of Law movement and Russian Legal Reform. Moscow: Justitsinform, 2007.
3 Reznick, G. A Concept for the Rule of Law in Russia. The Moscow City Chamber of Advocates. Moscow: Justitsinform, 2008.
4 Semeniako E., Barenboim P. The Moscow-Bruges concept of a single legal and rule of law space for Europe and Russia. Moscow: Justitsinform, 2007.
5 Баренбойм П., Нагорная С. «Адвокатская газета», № 11, 2020 г.
