8 августа исполняется 60 лет известному российскому правозащитнику и публицисту Александру Подрабинеку. В интервью эксперту ИСР Ольге Хвостуновой Подрабинек рассказал о причинах возрождения советской репрессивной системы, об ошибках оппозиции и о демократическом потенциале российского общества.
– Вы занимаетесь общественно-политической деятельностью более 30 лет, участвовали в ключевых событиях в истории страны. Как Вы оцениваете текущую политическую ситуацию и насколько она напоминает вам советский строй?
– Ситуация плачевная. Нынешняя власть стремится вернуть страну на привычные рельсы советского авторитарного застоя. Это такой политический режим, при котором серые, бесталанные люди могут занимать высокие места во власти и управлять страной. Это не новая ситуация – Россия столетиями переживала различные ее вариации.
– Может быть, именно эта модель и подходит России?
– Не думаю. Согласно различным социологическим опросам, электоральная база демократических сил составляет от 25 до 40%. То есть эти люди потенциально готовы голосовать за демократов, если бы партии или кандидаты были им симпатичны. Спрос на демократическую модель в России есть. Все ее атрибуты – парламентская система, гражданские свободы, независимый суд, экономическая состоятельность – привлекают в России достаточно большое количество людей.
– В чем тогда проблема?
– Это сложный вопрос. С одной стороны, есть пропаганда и репрессивный аппарат режима. Власть уничтожила свободную прессу и реальную политическую конкуренцию, создав такие условия, чтобы ни одна независимая партия не смогла преодолеть избирательные фильтры. С другой стороны, сама политическая оппозиция, на мой взгляд, недостаточно эффективно ведет борьбу с властью. Оппозиция должна всегда находиться в конфронтации с властью, противостоять ей во всех антидемократических начинаниях. В Москве на пике протестного движения на улицы выходило порядка 100 тыс. человек, что составляет 1% населения столицы. Мне кажется, что нашим политикам из либерального лагеря стоит задуматься о том, почему так происходит.
«Если десять нищих объединятся в коллектив, богатыми они не станут. То же самое с партиями»
– В чем недостаточная эффективность оппозиции?
– Есть вещи, которые оппозиции делать не следует. Например, существует идея антипутинского политического единства – содружества демократов, коммунистов, социалистов, националистов. Однако это «единство» отталкивает многих людей, исповедующих либеральные взгляды и приверженных демократии. Другой момент – непоследовательность либеральной оппозиции в отношениях с властью. Заигрывание с властью создает у общества ощущение, что оппозиция занимается политиканством. Поэтому ей нужно проявить строгую принципиальность в отстаивании своей политической линии. Сегодня у оппозиции нет привлекательного ореола и должной репутации, которые могут привлечь новых сторонников. Более того, пока что оппозиция относится к этим двум вопросам небрежно, что, на мой взгляд, является большой стратегической ошибкой. Опираться ей нужно не на политических союзников, а на общество, на своих избирателей и сторонников.
– Чаще всего оппозицию обвиняют в том, что ее лидеры не могут договориться между собой, потому что якобы заботятся прежде всего о личных амбициях, а не об интересах общества. Эта проблема реальна?
– Такая проблема существует, но ей придают слишком большое значение. Игра амбиций имеется в любой политической среде – это как раз нормально. Но идея того, что объединение сил всегда помогает в политической борьбе, бездоказательна. Если десять нищих объединятся в коллектив, богатыми они не станут. То же самое с партиями. Поэтому демократическим силам и партиям нужно усиливать свое влияние за счет роста популярности в обществе, а не за счет создания коалиций.
Александр Подрабинек (справа) и Владимир Кара-Мурза (слева) на предвыборном митинге кандидата в президенты России Владимира Буковского (в центре). Москва, 2007 год
– Но разве коалиция не кажется логичным шагом в тех условиях, которые создал нынешний режим?
– В авторитарных странах даже при более суровых условиях оппозиция находила возможности бороться и находить сторонников внутри общества. Вспомните польскую «Солидарность» конца 1970-х – начала 1980-х. Несмотря на все ограничения, польская оппозиция нашла силы организовать и свою прессу, и свое радио. В России сейчас возможности гораздо шире: есть интернет. Конечно, можно во всем обвинять власть, но это неконструктивный путь. Обращать внимание стоит на себя.
– Этот аргумент, кстати, использует и Путин, когда говорит о том, что оппозиционер должен быть «безупречным». Другой аргумент, который использует режим, – это якобы отсутствие альтернативы Путину. В 2007 году Вы активно поддержали выдвижение Владимира Буковского в президенты России. Вы считаете его безупречной альтернативой?
– Буковский – человек-легенда. Он очень харизматичный человек, разумный, взвешенный, хорошо знающий западную демократию и при этом хорошо понимающий то, что происходит в нашей стране. У него есть имя и как раз безупречная репутация, чего не было ни у Ельцина, ни у Путина. На мой взгляд, лучшего кандидата на пост президента переходного периода, чем Владимир Буковский, не было. Конечно, возвращаться в политику ему нужно было раньше – в конце 1980-х или в начале 1990-х. Но если бы он смог стать зарегистрированным кандидатом в президенты и получить доступ к СМИ, то он, несомненно, мог бы на выборах победить.
– А есть другие кандидаты, которые могли бы удовлетворить этот запрос на репутацию?
– Послушайте, в России живут 138 млн человек, и многие из них вполне достойны стать президентами. Но идеальных кандидатов не бывает. Конечно, Буковский – человек уникальный, но ведь на должность президента необязательно должен претендовать уникальный человек. Мы же, в конце концов, не царя выбираем, а президента всего на шесть лет. Нам нужен человек, который остановит движение России к авторитаризму и вернет ее на демократический путь развития. Если бы в России были честные выборы, нужный кандидат нашелся бы быстро. Но и сейчас в оппозиции есть вполне разумные квалифицированные люди, которые хорошо разбираются в политике, понимают, как должно быть устроено демократическое государство. Я имею в виду Бориса Немцова, Андрея Илларионова, Владимира Рыжкова, Михаила Касьянова.
– А Алексей Навальный?
– Навальный – далеко не идеальный вариант для выдвижения от либерально-демократической оппозиции. Его критики совершенно справедливо указывают на то, что он отметился в националистическом лагере, прибегает к популизму, играет роль вожака, – и это нравится далеко не всем. Многие думающие интеллигентные люди не хотят играть в эти игры. Тем не менее мне кажется, что с Навальным и, пожалуй, с Сергеем Митрохиным мы находимся если не в одном окопе, то хотя бы по одну линию фронта, выражаясь военной терминологией. Навальный – противник нынешней власти, и его главное преимущество в том, что, добившись власти, он не станет узурпировать ее и отказываться от честных выборов.
– Как Вы оцениваете шансы Навального на выборах мэра Москвы? Опросы показывают, что за кандидата власти Сергея Собянина готовы проголосовать порядка 50% москвичей.
– Я не склонен верить опросам, особенно если их проводит ВЦИОМ, который нынешний режим давно прибрал к рукам. Навальный имеет шансы победить. Но гораздо важнее другое. Нынешняя избирательная кампания имеет три отличия от всех других выборов последних 10–13 лет. Во-первых, наличие кандидата, который является по-настоящему оппозиционной фигурой. Во-вторых, создание сети общественных наблюдателей, которая покроет все избирательные участки в Москве. Это даст возможность узнать реальные цифры в конце дня голосования. И в-третьих, сегодня общество готово выходить на улицы и отстаивать свои права, если они будут нарушены.
Александр Подрабинек в якутской ссылке, 1979 год
– Многие говорят о том, что власть не раз посылала Навальному сигнал о том, чтобы он покинул страну. Во времена Вашей диссидентской деятельности советская власть поставила Вам прямой ультиматум: либо Вы уезжаете, либо Вас посадят. Почему Вы отказались уехать?
– Да, в 1977 году меня задержали, привезли на Лубянку и объявили о том, что в течение 20 дней я должен покинуть пределы Советского Союза, выехав по израильской визе. Это сопровождалось угрозами, что в противном случае посадят и меня, и моего брата. Тем не менее я отказался. Мне казалось, что люди, которые занимаются публичной деятельностью, берут на себя серьезные обязательства и ответственность перед обществом. Однажды встав на этот путь, я счел, что не могу удрать при первой реальной угрозе. Кроме того, 1977-й был годом больших потерь для диссидентского движения: многих арестовали, некоторые уехали из страны, опасаясь репрессий, другие – сразу после освобождения из лагерей, тюрем, психбольниц.
– Вас арестовали за написание книги?
– Да, первый срок был связан с моей работой над книгой «Карательная медицина». Она рассказывала о применении психиатрии в политических целях. По сути это было большое журналистское расследование, основанное на множестве документов, в том числе секретных, опросах свидетелей, моих беседах с жертвами неправомерного применения психиатрии. Книга была издана на русском языке в США и на английском в Канаде. В 1977 году она была представлена организацией Amnesty International на конгрессе психиатров в Гонолулу. В общем, книга зажила своей жизнью, а я – своей. Сначала я отсидел год в тюрьме, потом поехал отбывать пятилетний срок в ссылке, где продолжил диссидентскую деятельность. В основном писал статьи. И тогда меня посадили во второй раз за продолжение работы на книгой – я как раз редактировал ее для английского издания. Получил три с половиной года лагерей, которые отсидел до конца.
«С Навальным и с Митрохиным мы находимся если не в одном окопе, то хотя бы по одну линию фронта»
– На Ваш взгляд, в контексте абсурдных законодательных инициатив, с которыми сегодня выступает Госдума, возможен ли возврат к карательной медицине?
– Это вполне вероятно. Пока система использования психиатрии в политических целях заморожена, но вернуть ее к жизни нетрудно. Уже сейчас есть случаи неправомерного использования психиатрии, но это чаще всего происходит не в политических целях, а для того, чтобы отобрать у кого-то бизнес, квартиру или просто свести счеты.
– Почему после распада Советского Союза репрессивный аппарат не был полностью демонтирован? Почему он возрождается сегодня?
– Если говорить экзистенциально, то в России очень многое делается, полагаясь на случай, на известное русское «авось». Нам часто не хватает тщательности в работе. В 1991 году требовалась именно тщательность. Но представители демократических сил почему-то решили, что необязательно давить все советское – пусть что-то остается. На многое махнули рукой, в том числе на органы госбезопасности, которые впоследствии благополучно возродились. Вторая причина – недостаток напористости у тех демократов, которые оказались у власти. Дело в том, что в начале 1990-х новую Россию возглавили люди из партийно-хозяйственной советской номенклатуры во главе с Борисом Ельциным. Демократы, оказавшиеся в этом кругу, очень быстро его покинули, почувствовав себя там чужеродными элементами. В тот момент им следовало озаботиться созданием политической оппозиции, а они решили, что все и так хорошо. В результате власть стала медленно возвращаться на прежние советские рельсы – а демократической оппозиции в этот момент в стране не оказалось.
– Многие эксперты говорят, что экономический коллапс, вызванный падением цен на нефть, может ускорить конец нынешнего режима. Вы с этим согласны?
– Я не считаю, что нынешний режим держится на благополучной экономической конъюнктуре. В 1930-е годы миллионы людей в России умирали от голода, но это не поколебало сталинский режим. Конечно, экономический коллапс будет способствовать смене власти, но при этом неясно, в какую сторону она сменится. На мой взгляд, самый важный фактор – это самосознание общества. Ощущают ли граждане себя рабами, слугами власти – или же осознают свое гражданское достоинство и требуют свободы. Живучесть режима зависит от того, как долго общество будет позволять собой манипулировать.
