Безыдейная война

То была поистине великая в своей бессмысленности, если позволитительно такое словосочетание, война (для краткости будем называть ее ПМВ). Столетия не хватило, чтобы разобраться в том, что наделала она, к каким тяжким последствиям привела. Все ее наследство оказалось неустойчивым, зыбким, обманчивым.

Основной урок ПМВ состоит в ее безыдейности. За смертельной схваткой великих держав Европы не стояло никаких идей – одна сплошная геополитика. Были имперские амбиции, имперские страхи, месть за давние поражения в имперских войнах – но никакой идеологии.

Могущественная Германская империя не могла терпеть того, что владычицей морей была ее соперница Британская империя и что не она, Германия, хозяйка Европы (что тогда означало быть хозяйкой мира). Известный немецкий геополитик Фридрих фон Бернгарди писал в своей популярной книге «Германия и будущая война» (Germany and the Next War, 1912 г.): «Либо Германия будет воевать сейчас, либо она потеряет свой шанс на мировое господство». Он также глубокомысленно заметил, что «закон природы, на который опираются все другие ее законы, есть борьба за существование. Следовательно, война есть биологическая необходимость». Обратите внимание на неотразимое сходство цитаты Бернгарди начала XX века с рассуждениями нашего современника Александра Дугина, идеолога путинского режима.

Франция не могла смириться с горечью и позором своего поражения от Пруссии в 1870 году. Годами дети во французских школах повторяли слова знаменитого патриота Леона Гамбетты: «Не говори об этом никогда, но думай об этом всегда». Мечтой Французской империи был реванш.

Австро-Венгерская империя боялась Сербии, за которой стояла Россия. Как объяснял кронпринцу Францу-Фердинанду начальник Генерального штаба барон фон Гетцендорф, «Судьба [Австро-Венгерской] монархии зависит от того, произойдет ли объединение южных славян под ее эгидой или под эгидой Сербии. В последнем случае сербы создадут свою империю, захватив все побережье Адриатики и навсегда отрезав монархии выход к морю». Кронпринц обещал подумать о том, как превратить Двойственную монархию в Тройственную, кооптировав южных славян и тем самым обезвредив Сербию.

Для сербов это означало бы распроститься с собственной имперской мечтой о Великой Сербии. Еще в 1908 году во время своего балканского турне историк и публицист, основатель Конституционно-демократической партии Павел Милюков заподозрил, что Сербия готова спровоцировать европейскую войну. Общение с молодыми сербскими военными позволило ему тогда сделать два главных вывода. Во-первых, «эта молодежь совершенно не считается с русской дипломатией»; и во-вторых, «ожидание войны с Австрией переходило здесь в нетерпеливую готовность сразиться, и успех казался легким и несомненным. Это настроение казалось настолько всеобщим и бесспорным, что входить в пререкания на эти темы было совершенно бесполезно». Иными словами, сербам Россия нужна была лишь как инструмент для развала Двойственной империи и создания собственной мини-империи.

У англичан были свои соображения. Британская империя не желала уступать свое владычество на морях, поскольку без него их раскиданная по всему миру империя не могла бы существовать. Не могла она также допустить, чтобы хозяйкой Европы стала Германия. Ключевой идеей плана Шлиффена, начальника немецкого Генштаба, был быстрый, в течение одного месяца, захват Франции и молниеносная победа в ПМВ. В план также входил захват нейтральной Бельгии. Британцы не могли этого допустить ни в коем случае – оккупация Бельгии создала бы для Германии потенциальный плацдарм для высадки на Британские острова.

Россия во всей этой имперской компании казалась лишней – ей не угрожал никто. Похоже, прав был британский историк Доминик Ливен, заметивший, что «с точки зрения холодного разума ни славянская идея, ни косвенный контроль Австрии над Сербией, ни даже контроль Германии над проливами ни в малейшей степени не оправдывали фатального риска, на который пошла Россия, вступив в европейскую войну». Но... жива была в России славянофильская грёза о кресте на соборе Святой Софии в Царьграде (Константинополе), мечта о проливах (Босфор, Дарданеллы) и даже о теплых водах Персидского залива. Желание осуществить эту мечту и привело Россию в ПМВ.

Вот за эту гремучую смесь из имперских амбиций, фантазий и страхов Европа заплатила страшную, непомерную цену. Девять миллионов солдат, моряков и летчиков пали в ходе ПМВ на поле боя. Втрое больше оставила она после себя молодых калек. Добавьте к этому пять миллионов гражданских, погибших от тягот оккупации, бомбежек, голода. А сколько разбитых семей, исковерканных жизней! Нельзя забывать и о других следствиях ПМВ: геноцид армян в 1915 году в Турции и пандемия смертельного гриппа «испанки», самая массовая за всю историю человечества, начавшаяся в последние месяцы ПМВ и унесшая 50–100 миллионов жизней.

Такова была цена безыдейной «войны народов».

«Европа сошла с ума»

Нельзя сказать, что никто не предвидел этого кошмара. Первым был Уинстон Черчилль – молодой парламентарий, уже имевший за спиной опыт войны в Индии, Судане и Южной Африке. 13 мая 1901 года, выступая в Палате общин, он сказал: «Войны народов страшнее, чем войны королей», и такие «войны могут закончиться только полным разгромом побежденных и едва ли менее опасным… истощением победителей». Европе, по его мнению, грозила именно война народов.

Когда в 1916 году известный полярный исследователь Эрнест Шеклтон после двух лет изоляции во льдах Антарктики наконец добрался до твердой почвы, он первым делом спросил, чем кончилась заварушка, начавшаяся в дни его отъезда. Ему ответили: «похоже, она никогда не кончится, Европа сошла с ума».

Годом ранее, в 1915-м, лейтенант Гарольд Макмиллан, будущий премьер-министр Великобритании, писал матери, что его солдаты не вынесли бы напряжения этой войны, «если бы не верили, что это не бессмысленная бойня, а крестовый поход – чтобы навсегда покончить с войнами». Именно идея о том, что с войнами можно покончить навсегда, могла бы послужить заменителем идеологии ПМВ. Она помогла многим не сойти с ума.

Но заменитель был слабый. Он не остановил революцию (ни в России, ни в Германии) и лишь подтвердил пророчество Черчилля об «опасном истощении победителей». Но самое главное – он оказался ложным. 21 год спустя Европу потрясла новая, еще более кровопролитная война.

Наследие

Если ПМВ вошла в историю как бессмысленная кровавая бойня, величайшая геополитическая катастрофа, породившая революции и в итоге приведшая мир на порог Второй мировой, сама Вторая мировая, напротив, была полна смысла. Это была первая в истории война за великую идею свободы, завершившаяся победа сил Добра над силами Зла.

Многие не согласятся со столь категоричным суждением. Оппоненты могут сослаться на то, что ПМВ все же разрушила четыре европейские империи – Российскую, Оттоманскую, Австро-Венгерскую и Германскую – и подарила независимость многим народам. В результате распада Российской и Австро-Венгерской империй независимость получили Литва, Латвия, Эстония, Венгрия, Чехословакия и Польша. Но этот итог был далеко не однозначен. Не исключено, что о распаде Австро-Венгрии горько пожалели Венгрия и Чехословакия, когда вместе с Польшей они оказались сателлитами СССР – наследника ПМВ. Не говоря уже о прибалтийских странах, которые были просто аннексированы советской империей.

Если ПМВ была безыдейной войной, то во Второй мировой столкнулись сразу три идеологии. Одна сторона воевала под знаменами двух универсальных идеологий – либеральной и социалистической, другая – под знаменами националистической идеологии. Проблема националистической идеологии в том, что страны, воевавшие под ее знаменами, по определению не могли выйти за пределы интересов нации. Даже страны «оси», как, например, Япония, руководствовались собственными интересами и не торопились в решающий час помочь партнеру. А ведь могла бы Япония ударить по СССР с востока, когда немцы подходили к Москве. Однако даже поражение России не изменило бы результата Второй мировой. Германия не cмогла бы удержать своих гигантских завоеваний – рухнула бы под их тяжестью. Националистическая идеология обрекла Германию на изоляцию и, следовательно, на неминуемое поражение.

Распад вековых империй всегда обходится миру дорого – большой кровью. Столетие спустя слышны отзвуки ПМВ в свирепых битвах в Сирии и Ираке. Границы этих государств были произвольно начертаны Великобританией, Францией и Россией (позднее к ним присоединилась Италия) в соответствии с тайным соглашением Сайкса–Пико 1916 года, подписанным для разделения сфер влияния на арабском Ближнем Востоке в случае распада Оттоманской империи. Соглашение, однако, напрочь игнорировало непримиримую историческую вражду между суннитами и шиитами. В результате сегодня мы имеем дело с Абу Бакр аль-Багдади, самозваным халифом новоявленного Исламского государства, объявившим себя «собирателем суннитского мира», бросившим вызов единственной сегодня универсальной идеологии – либеральной демократии. Но его халифат оказался в ситуации гитлеровской Германии – он обречен, сколько бы локальных побед ни одержал аль-Багдади. Но никто – ни «Аль-Каида», ни Саудовская Аравия – не помогут ему в решающий час.

Порожденная ПМВ революция 1917 года разрушила и Российскую империю, но большевики заново, огнем и мечом, «собрали Русский мир» по кусочкам. Правда, шрамы остались. Революция также привела к расколу мира на два блока, которые позднее схлестнулись во время холодной войны. Едва закончилась холодная война, история повторилась – рухнула советская империя. Едва ли многие усомнятся, что в нынешнем конфликте на Украине путинская Россия, как и исламский халифат, имеет дело все с тем же роковым наследством ПМВ. Столетие спустя мы вновь оказались свидетелями жестокой попытки «собрать Русский мир» – попытки, которая, как показывает история, обречена на поражение.