Официальная российская власть заняла в сирийском конфликте позицию безоговорочной поддержки режима Башара Асада. Российский правозащитник и публицист Александр Подрабинек предлагает альтернативный взгляд на ситуацию.
Отношение к сирийской проблеме в России неоднозначное. Оно колеблется от полной поддержки Башара Асада до его сурового осуждения. В этом смысле Россия мало чем отличается от западных стран, в которых разброс мнения о войне в Сирии тоже весьма широк. В чем отличие, так это в процентном соотношении между сторонниками двух крайних точек зрения.
Прежде чем приводить цифры, пусть каждый задумается: как отнесется к чужой борьбе с тиранией общество, которое только 20 лет назад приобрело некоторое подобие гражданских свобод, а до того десятилетиями находилось в состоянии идеологического рабства? Что чувствуют люди, которые получили свободу почти в подарок, к людям, которые отстаивают свободу с оружием в руках? Они их не понимают, немного завидуют и раздражены укоряющим примером чужого самопожертвования. В лучшем случае они к ним равнодушны. Иначе говоря, холопство не выветривается из общества за 20 лет относительно свободной жизни.
Это ясно видно из социологического опроса, проведенного «Левада-центром». Три четверти россиян не поддерживают ни одну из сторон конфликта или затруднились с ответом. 19% поддерживают Асада, 7% – повстанцев.
в Москве, более оппозиционно настроенной, чем остальная Россия, разрыв между сторонниками Асада и его противниками не столь велик – 21% против 16%
С сожалением приходится отметить, что подавляющее большинство россиян не склонно прилагать сколько-нибудь серьезные усилия для защиты своей свободы – что уж говорить о малоизвестной им Сирии. Отношение к сирийской проблеме коррелируется с отношением к собственной оппозиции. Именно поэтому в Москве, гораздо более оппозиционно настроенной, чем остальная Россия, разрыв между сторонниками Асада и его противниками не столь велик – 21% против 16%. Люди, отстаивающие свою свободу, склонны к солидарности.
Индифферентность 75% россиян к событиям в Сирии в значительной мере объясняется отсутствием у них достоверной информации. Большую часть сведений о событиях в мире они традиционно получают из телевизионных новостей. Телевидение между тем уже многие годы жестко контролируется властью и давно потеряло информационные функции, превратившись в средство правительственной пропаганды. Правительственная точка зрения – противостояние с США и поддержка Асада – единственная представленная на российском телевидении. В таких условиях показатель индифферентности в 75% в каком-то смысле даже хороший – он свидетельствует о невосприимчивости к официальной пропаганде.
С другой стороны, неуверенность в оценке сирийских событий вызвана сомнениями в благотворности революционных перемен. Это основано отчасти на собственном историческом опыте, отчасти – на зарубежном. Приход на место авторитарного режима фундаменталистских религиозных сил представляется большинству россиян сомнительным улучшением.
Официальная Москва неоднократно использовала свое вето в ООН для защиты сирийского режима
Политика Кремля в отношении гражданского конфликта в Сирии формируется под воздействием целого ряда факторов. Главные из них – антиамериканизм и сохранение международного порядка, при котором деспотические режимы не должны подвергаться угрозе демонтажа извне. Это принципиальная позиция нынешней российской власти, которая опасается возможного международного давления на саму себя. Такое давление испытывал Советский Союз, в какой-то степени его испытывает и нынешняя Россия. Совершенствование механизмов международного давления на деспотии вызывает у Кремля жесткое противодействие. Он проецирует международные меры в отношении Сирии на российское будущее, каким оно представляется Кремлю. Поэтому точно такую же позицию официальная Москва занимала и в других конфликтах последнего времени – в Афганистане, Ираке, Ливии.
Как и во времена социализма, Кремль апеллирует к принципам суверенитета и невмешательства во внутренние дела. Эти принципы – последний аргумент, позволяющий деспотическим режимам изолировать собственных граждан от международной защиты. «Мы поддерживаем не сирийское правительство, мы поддерживаем международное право, удерживающее мир от сползания в пучину хаоса», – заявил Владимир Путин в своей недавней статье в The New York Times. В понимании Путина и его авторитарных друзей международное право, регулирующее отношения между государствами, – это высшая и непререкаемая ценность, эрозия которой несет миру угрозу хаоса. Существование международных правовых механизмов, регулирующих отношения между гражданами и государствами, представляется авторитарным правителям элементами именно такой эрозии, поскольку несут угрозу национальному суверенитету и безнаказанности государства. Что уж говорить о попытках решить вопрос не правовыми, а военными средствами. Тут Кремль использует все возможности противодействия – от общественных кампаний и экономического давления до военных угроз и права вето в Совете Безопасности ООН.
Выбор правильной политической стратегии в отношении сирийского конфликта – дело нелегкое даже для международного сообщества. Своей точки зрения по этому поводу нет и у демократической оппозиции в России. Отчасти из-за того, что она недостаточно консолидирована и не имеет единого спикера, отчасти потому, что не выработала собственные подходы к внешнеполитическим проблемам.
Международное сообщество должно вмешиваться в ситуацию, подобную сирийской, на более ранних стадиях
Оценивая события в Сирии, российская демократическая оппозиция должна, на мой взгляд, исходить прежде всего из приоритета прав человека и защиты граждан от государственного произвола. Независимо от того, идет речь о России, Сирии или Северной Корее. Аргументы в пользу беспредельного суверенитета над своими гражданами можно оставить Башару Асаду, Владимиру Путину или Ким Чен Ыну. В интересах демократической России, а не авторитарной путинской поддерживать стремление международного сообщества ограничивать власть диктаторов и пресекать преступления против человечества. Демократическая оппозиция должна оппонировать власти не только тогда, когда она угнетает собственных граждан, но и тогда, когда она поддерживает угнетение в других странах.
Поддержка международных усилий в пресечении таких преступлений, как химическая атака против мирных граждан в Сирии, разумеется, не означает, что сами международные институты должны быть вне критики. Наоборот, демократическая оппозиция в России и других странах с авторитарными режимами должна настойчиво поднимать вопрос о том, что нельзя доводить ситуацию с нарушениями прав человека до такого состояния, до которого она доведена в Сирии. И потому, что слишком велики потери, и потому, что затягивание с решением вопроса ведет к появлению радикальных политических сил, которые по сути своей мало чем отличаются от тех, с кем они борются.
Международное сообщество со своими правовыми, политическими, а возможно, и военными институтами должно вмешиваться в ситуацию, подобную сирийской или ливийской, на более ранних стадиях. Диктаторские режимы должны подвергаться международному остракизму и испытывать сокрушающее давление мирового сообщества, когда диктаторы фальсифицируют выборы, преследуют политическую оппозицию, закрывают выезд из страны. Вмешательство в последний момент, когда людей травят газом, а счет жертвам идет на десятки и сотни тысяч, – непростительное опоздание.
