Жили-были «третья» и «четвертая» власти (в переводе — суды и СМИ). И очень они друг друга не любили — настолько, что рассчитывать на то, что они поженятся, в принципе не приходилось. Да Бог с ней, с женитьбой, уживались бы мирно — и то ладно, а то ведь как черепаха и змея из притчи: если ты меня утопишь, я тебя укушу, а если ты меня укусишь, я тебя утоплю. Так и живут, и кому, спрашивается, от этого хорошо? А никому. Зато очень много кому плохо: в первую очередь самим же судьям и журналистам, не говоря уже о рядовых гражданах.
Проблема урегулирования непростых взаимоотношений, существующих между судами и средствами массовой информации, не является сугубо российской — она имеет ярко выраженный международный характер. И вопрос о налаживании эффективного взаимодействия между «третьей» и «четвертой» властями уже неоднократно ставился и затем решался во многих странах. Известный канадский ученый Питер Соломон отмечал, что решение задачи улучшения отношений судов и СМИ начинается с понимания того, что без принятия соответствующих специальных усилий у судей и журналистов обычно складывается предвзятое и негативное впечатление друг о друге. При этом отношения между ними основываются на подозрительности, если не сказать антагонизме. В отсутствие традиций открытости в судах и признания того, что обе стороны нужны друг другу, судьи обвиняют журналистов в ошибочности или предвзятости предоставляемой ими информации, а журналисты, со своей стороны, обвиняют судей в том, что те своевременно не предоставляют необходимую информацию по делу. Это явление было достаточно типичным для Соединенных Штатов 40 лет назад, до начала постепенного введения должности пресс-секретарей в судах, создания вебсайтов судов и появления различных специальных программ и мер, направленных на улучшение взаимоотношений между судами и СМИ, включая судейско-журналистские комитеты, обеспечивающие непосредственный контакт и обмен точками зрения.
В отличие от большинства стран (как англосаксонского права, так и романо-германской правовой семьи) для российского общественного мнения типично негативное отношение к судам и судьям, причем вне зависимости от общественного строя и политического режима. В дореволюционной России судейские не были любимы народом и популярностью не пользовались. Достаточно вспомнить яркие персонажи и характеристики из произведений Гоголя, Островского, Достоевского и др. Созданные великими русскими писателями образы в совокупности своей сформировали достаточно неприглядную картину российского правосудия того времени. Правда, справедливости ради следует отметить, что эти неприглядные черты были хорошо видны не только лучшим представителям русской классической литературы — доказательством тому стали реформы императора Александра II. Реформы проводились в 60-е годы XIX столетия, когда в России существовала абсолютная монархия, в которой не было не только принципа разделения властей, но и Конституции. В этих условиях Александр II предоставил судам статус пусть и относительно, но все же самостоятельной власти, впервые отделив судебные органы от органов административных, и в первом акте тогдашней судебной реформы, высочайше утвержденном 20 ноября 1864 года, — Учреждении судебных установлений — первая статья начинается со слов «Власть судебная...».
При Советском Союзе судейская карьера была одной из наименее престижных и востребованных в юридической профессии, а высокая степень вовлеченности судов в политические репрессии и преследование инакомыслящих также не добавляла судьям народной любви. После развала СССР и становления независимого российского государства судьи постепенно поделились на группы: на тех, кто получил высшее юридическое образование в советский период, и представителей более поздней генерации. Особенно ярко это демонстрируют социологические опросы, в частности те, которые были проведены в 2007-2008 гг. в рамках проекта фонда ИНДЕМ «Судебная реформа в России: институционально-социетальный анализ трансформации, ревизия результатов, определение перспектив». Результаты глубинных интервью с различными представителями юридической профессии показали, что, по мнению респондентов, в современной России заметны существенные различия между судьями, отправлявшими правосудие еще в советский период, и судьями постсоветской формации. Судьи старой закалки при вынесении решений и постановлении приговоров часто стремятся учесть обстоятельства, в которых оказались участники процесса. Судьи новой формации чаще всего выносят свои решения только в соответствии с нормами закона (это в идеале — порой и на основе актов ведомственного нормотворчества), при этом мотивы справедливости и обстоятельства совершения правонарушения они нередко во внимание не принимают. При этом, как показывают социологические данные, и «старослужащие» судьи, и судьи нового поколения в сегодняшней России не стали более любимы и популярны, нежели их собратья по цеху советского и досоветского периода.
Что касается отношения к журналистам, тут, как ни странно, российское общественное мнение оказалось более толерантным, нежели в других странах. Любопытный факт: подавляющее большинство русских писателей XIX века одновременно были и журналистами, в первую очередь, потому, что для них это была хорошая и быстрая возможность заработать себе на жизнь. Ярко выраженный литературный характер имел журнал «Отечественные записки», в котором публиковались произведения многих знаменитых российских писателей. В той или иной форме в качестве журналистов выступали и Н.А.Некрасов, и Ф.М.Достоевский, и И.А.Гончаров, чье знаменитое произведение «Мильон терзаний» изначально увидело свет именно в качестве журнальной публикации в «Вестнике Европы». Но для всех них основным делом всегда была литература, а публицистика, как правило, не носила ярко выраженного обличительного характера. Определяющую роль в этом играла специфика общественно-политической ситуации, в которых они творили, и в частности тот факт, что в условиях самодержавия выступать с жесткой критикой существующего режима было опасно. Те немногие, кто осмеливался это делать, сильно рисковали. Наиболее мягким вариантом дальнейшего развития событий было длительное пребывание в опале. Достаточно вспомнить знаменитую статью Л.Н.Толстого «Не могу молчать», опубликованную сначала в Великобритании и уже потом в России, в которой Толстой выражал решительный протест против стремительного роста числа смертных казней, начавшегося после вступления П.А.Столыпина в должность председателя Совета министров России и министра внутренних дел. В определенных случаях выступления в печати с обличительными заявлениями заканчивались каторожными работами и последующей пожизненной ссылкой в Сибирь, как это произошло с Н.Г. Чернышевским.
Именно поэтому в дореволюционной России не обрело соответствующий масштаб такое явление, как «макрейкеры» (muckrakers, или разгребатели грязи — термин, введенный в оборот американским президентом Теодором Рузвельтом в 1906 году), ввиду отсутствия не талантов, но условий для выступления с жесткой критикой существующего строя.
Публицистическая активность российских литераторов несколько возросла к концу 1910 гг., и многие яркие представители русской культуры Серебряного века не менее ярко проявили себя и в журналистике. Это, конечно же, не означает, что все дореволюционные российские печатные издания по уровню соответствовали «Отечественным запискам», «Сатирикону» и «Новому Сатирикону», а все авторы были талантом равны Салтыкову-Щедрину, Тэффи и Аверченко. Разумеется, выходили и низкопробные издания, специализирующиеся на «жареных» фактах. Эти издания, безусловно, относились к «желтой прессе». Однако нельзя не отметить, что существовавшие в то время в России жесткая цензура и возможность уголовного преследования за критические выступления в печати воспрепятствовали превращению «желтой прессы» в массовое явление, и возникший в конце XIX века феномен «желтой» журналистики не был особо актуален для дореволюционной России — представителям этого жанра приходилось весьма нелегко в условиях самодержавия.
В советское время у общества было крайне мало шансов невзлюбить журналистов, на этот раз ввиду особенностей тоталитарного политического режима. И «желтая» пресса, и макрейкеры не фигурировали на повестке дня на протяжении практически всего периода существования Советского Союза (а если точнее — до начала «перестройки»), поскольку наличие обязательно существующих при тоталитаризме цензуры и жесткого идеологического контроля со стороны коммунистической партии не предполагало какой бы то ни было свободы средств массовой информации. Характерная для стран с недемократическими политическими режимами модель устанавливала принцип обязательной ответственности СМИ перед государством, где главной задачей коммуникации и масс-медиа являлись передача инструкций и идей правящей группы народу. Основные принципы функционирования масс-медиа в рамках такой модели заключались в следующем:
- деятельность СМИ не должна приводить к подрыву существующей власти;
- в материалах СМИ не должно быть критики доминирующих политических и моральных ценностей, присущих данному политическому режиму;
- наличие цензуры оправдано необходимостью реализации перечисленных выше принципов;
- критика властей, входящая в противоречие с господствующей политической линией, может квалифицироваться как уголовно наказуемое деяние;
- журналисты и другие профессионалы не являются независимыми внутри организаций СМИ.
Полноценно феномен российской «желтой» прессы сформировался и начал развиваться в первые постперестроечные годы, и народ незамедлительно получил массу как реальных, так и надуманных поводов невзлюбить журналистов и поддержать точку зрения, выраженную в эпиграфе к роману (равно, как и в самом романе) американского писателя Роберта Сильвестра «Вторая древнейшая профессия», где второй древнейшей профессией названо газетное дело. Переломным моментом стали два предновогодних дня 1991 года: 26 декабря официально прекратил свое существование года СССР, а на следующий день, 27 декабря, был принят закон Российской Федерации «О средствах массовой информации», провозгласивший свободу СМИ и недопустимость цензуры. Начиналась новая эра, эпоха независимой российской прессы. Начался и новый период взаимоотношений между журналистами и судьями. Об этом — во второй части.
