Институт современной России

В 2003 году в журнале Free Inquiry была опубликована статья политолога Лоренса Бритта под названием «Как насчет фашизма?» (Fascism Anyone?), в которой автор сформулировал 14 признаков фашистского политического режима. Статья вызвала самые разные отклики, от положительных до резко отрицательных. С особо жесткой критикой выступил некий персонаж неустановленной профессиональной и гендерной принадлежности под псевдонимом Фашистское Сердце (Fascist Heart). Преисполненный энтузиазма, он попытался разорвать в клочья как саму статью, так и ее автора. Основная его претензия заключалась в том, что Бритт — личность неприятная и подозрительная, ибо никакой он не доктор политологии, а бывший управленец, получивший МВА в Северо-Западном университете и работавший в таких компаниях, как Allied Chemical, Mobil и Xerox Corp. С точки зрения Фашистского Сердца, мнение бывшего управленца о фашизме и его признаках никого интересовать не может, ибо оно по определению неверное. Видимо, если бы Бритт поработал некоторое время диктатором в каком-нибудь небольшом фашистском государстве и набрался там опыта, суровый критик статью бы одобрил.

Между тем есть немало примеров, доказывающих, что можно быть прекрасным политологом и без политологического образования. Дмитрий Орешкин — выпускник географического факультета МГУ и кандидат географических наук; Владимир Пастухов — юрист по образованию, доктор юридических наук. И я не вижу повода игнорировать точку зрения Лоренса Бритта лишь потому, что он изучал бизнес, а не политологию. Тем более что сформулированные Бриттом признаки фашистского режима (большинство из них — полностью, некоторые — с оговорками) в целом не противоречат определению фашизма, которое дается в науке конституционного права зарубежных стран. При этом Бритт не упоминает следующие характеристики фашизма:

• принципиально иное политическое значение института главы государства за счет резкого увеличения фактических полномочий;
• отказ от выборности главы государства даже в республиканских странах;
• существование, как правило, лишь одной политической партии: в гитлеровской Германии единственной легальной партией была немецкая Национал-социалистическая рабочая партия, в Италии — Национальная фашистская партия, в Испании — Испанская фаланга традиционалистов и хунт национал-синдикалистского наступления. Глава фашистской партии (фюрер, дуче, каудильо) обладает обычно всей полнотой государственной власти;
• открытое сращивание господствующей фашистской партии с государственным аппаратом, в результате чего партия превращается в ядро диктатуры;
• резкое снижение роли парламента, который либо упраздняется (как это было в Италии после стабилизации фашистского режима), либо вырождается в чисто декоративный орган, лишенный каких-либо черт, свойственных парламентам демократических государств (Германия, Португалия до 1974 года)¹.

Согласно Лоренсу Бритту, фашизму присущи следующие признаки:

• мощный и продолжительный национализм;
• пренебрежение общепризнанными правами человека;
• выявление врага, искупительные жертвы как объединительная основа: народы при фашистских режимах сплачиваются в патриотичном движении в борьбе против общей опасности или противника;
• преимущественное положение вооруженных сил;
• сильная дискриминация по половому признаку; отрицательное отношение к абортам и гомофобия;
• контроль над СМИ;
• маниакальное увлечение национальной безопасностью;
• сращивание религии и государства;
• защита корпораций;
• притеснение профсоюзов;
• презрение к интеллигенции и искусству; свобода самовыражения в искусстве подвергается открытым нападкам;
• навязчивая идея преступления и наказания: при фашистских режимах полиции предоставляются почти неограниченные полномочия;
• необузданное кумовство и коррупция;
• мошеннические выборы.

В науке конституционного права зарубежных стран фашизм определяется как наиболее откровенная, циничная и жесткая форма тоталитаризма². Поэтому некоторые из сформулированных Бриттом признаков свойственны как большинству фашистских, так и ряду тоталитарных режимов. Одна из таких общих характеристик — переплетение религии и государства. Суть этого признака заключается в следующем: «фашистские государства используют религию как инструмент управления общественным мнением. К религиозной риторике и терминологии государственные лидеры обращаются даже тогда, когда главные принципы религии диаметрально противоположны действиям или политике правительства».

Пионером в деле выстраивания конструктивного диалога и взаимовыгодного сотрудничества между фашистским государством и церковью был премьер-министр Италии Бенито Муссолини. В 1929 году Муссолини и представитель Святого престола кардинал Пьетро Гаспарри подписали три документа (Договор о примирении, Финансовое соглашение и Конкордат), вошедших в историю как Латеранские соглашения. Ст. 1 договора устанавливала, что «Католическая апостольская римская религия является государственной религией Италии», Верховный понтифик объявлялся священной и неприкосновенной особой, а за любое оскорбление либо посягательство на жизнь главы Святого престола предусматривалось наказание, аналогичное наказанию за оскорбление или посягательство на жизнь короля (ст. 8). Конкордат определял широкий спектр прав и привилегий Римской католической церкви, а ст. 1 Финансового соглашения предусматривала щедрые выплаты Святому престолу в обмен на ратификацию Договора о примирении.

Дэвид Кертцер в своей книге «Папа и Муссолини: тайная история Пия XI и усиление фашизма в Европе»³ пишет, что папа Пий XI тесно сотрудничал с Муссолини на протяжении более десяти лет, предоставляя фашистскому режиму организационную мощь и моральную легитимность Римской католической церкви. Как отмечает Кертцер, этот альянс особенно примечателен тем, что Бенито Муссолини был убежденным сторонником антиклерикализма. По мнению автора, от заключенной сделки выиграли обе стороны.

Когда 1 апреля 1939 года к власти в Испании пришел лидер националистических сил Франсиско Франко и Вторая республика пала, в выигрыше оказалась в первую очередь католическая церковь, сильно пострадавшая в республиканские 1930-е годы. Ст. 3 Конституции 1931 года отделила церковь от государства и провозгласила отсутствие официальной религии в Испании, тем самым положив конец многовековому могуществу церкви. Ст. 26 Конституции ввела ряд жестких ограничений в отношении религиозных сообществ: в частности, организации, представлявшие угрозу национальной безопасности, были упразднены, а их имущество национализировано. Придя к власти, Франко незамедлительно запретил все нововведения Второй республики, крайне отрицательно сказавшиеся на духовной и социальной роли церкви. Привилегированный статус был возвращен ей сразу же после окончания гражданской войны: в июне 1941-го права церкви были закреплены в соглашении, заключенном между Ватиканом и правительством Франко, а затем окончательно формализованы в подписанном в августе 1953 года Конкордате. Церковь полностью адаптировалась к условиям франкистской диктатуры, а кардинал Гома, архиепископ Толедский, ввел в обиход ставшее крылатым выражение «божественный тоталитаризм».

Тоталитаризм советского образца, напротив, клерикалов совсем не жаловал. Первый конфликт возник в декабре 1917-го, когда декреты «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния» и «О расторжении брака» изъяли брачно-семейные отношения из компетенции Русской православной церкви. Советский Уголовный кодекс 1922 года ярко демонстрировал отношение большевиков к церкви. В нем была установлена уголовная ответственность за «использование религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям» (ст. 119), «совершение обманных действий с целью возбуждения суеверия в массах населения, а также с целью извлечь таким путем какие-либо выгоды» (ст. 120), «преподавание малолетним и несовершеннолетним религиозных вероучений в государственных или частных учебных заведениях и школах» (ст. 121), «совершение в государственных учреждениях и предприятиях религиозных обрядов, а равно помещение в этих зданиях каких-либо религиозных изображений» (ст. 124).

Потепление отношений между российской властью и церковью наступило уже в постсоветский период, и постепенно эти отношения обрели формат, весьма напоминающий «сращивание религии и государства». В 2012 году необходимость защиты чувств верующих впервые стала поводом для преследования политического инакомыслия. Дело Pussy Riot в этом смысле знаковое. Вместо того чтобы привлечь участниц панк-группы к административной ответственности на основании ч. 2 ст. 5.26 КоАП РФ за «оскорбление религиозных чувств граждан либо осквернение почитаемых ими предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики», в отношении них возбудили уголовные дела на основании ст. 213 УК РФ («хулиганство»). Обвинительный приговор, вынесенный Надежде Толоконниковой и Марии Алехиной, — классика жанра избирательного правоприменения. И, видимо, для того чтобы избежать обвинений подобного рода, асы российского законотворчества решили создать достойную законодательную базу для уголовного преследования лиц, оскорбляющих религиозные чувства граждан. 29 июня 2013 года статья 148 УК РФ, ранее скромно устанавливавшая уголовную ответственность за «незаконное воспрепятствование деятельности религиозных организаций или совершению религиозных обрядов», приросла дополнительными частями. Новая редакция статьи криминализовала «публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих», а также совершение подобных действий «в местах, специально предназначенных для проведения богослужений, других религиозных обрядов и церемоний». Защищать чувства верующих стало гораздо проще и удобнее.

Конфликт, возникший не так давно вокруг постановки оперы «Тангейзер», выявил новый аспект взаимоотношений религии и государства в сегодняшней России. Он недвусмысленно продемонстрировал, что, если вопреки чаяниям государства церковь действует недостаточно жестко, для манипуляции общественным мнением может быть использован ее боевой отряд — православные активисты. Ведь кроме обратившегося с заявлением в прокуратуру митрополита Тихона никто из иерархов РПЦ к преследованию режиссера «Тангейзера» и директора Новосибирского театра оперы и балета не призывал. Напротив, 5 марта на официальном сайте РПЦ было размещено разъяснение, которое дал в связи с возникшей ситуацией председатель Синодального информационного отдела Владимир Легойда. Он сказал правильные и обнадеживающие слова: любой верующий или священнослужитель, увидев в публичном пространстве нечто, кажущееся ему богохульством, оскорбляющим его чувства, не должен по собственной инициативе бежать в прокуратуру. «Грешит не только тот, кто хулит Бога, но и тот, кто ложно обвиняет кого-то в богохульстве». Однако эти слова были проигнорированы православными активистами. Проведенное 29 марта на главной площади Новосибирска «молитвенное стояние» выглядело довольно угрожающе. Лозунги «Долой американскую полуоккупацию» не делали эту акцию похожей на мирную, а призыв «Защитим святыни, спасем Россию» воспринимался как обновленная версия печально известного «Бей жидов, спасай Россию».

В сегодняшней России для манипуляции общественным мнением государство весьма активно использует религиозные объединения, отделенные от него в соответствии со ст. 14 Конституции. Защита чувств верующих все чаще используется в качестве аргумента для обоснования притеснений и эскалации уголовной репрессии. Может пригодиться она и для обоснования введения цензуры.

Источники:

1. А. А. Мишин. Конституционное (государственное) право зарубежных стран. М.: Статут. 2013. С. 149–157.
2. Там же. С. 150.
3. David I. Kertzer. The Pope and Mussolini: The Secret History of Pius XI and the Rise of Fascism in Europe. Random House Inc. 2014.