Нефтяной пирог

Большинство россиян воспринимает нефтегазовые ресурсы страны чуть ли не как проклятие. В общественном сознании граждан глубоко засел страх о превращении страны в «сырьевой придаток» Европы или Китая. В СМИ звучат призывы к тому, чтобы Россия наконец слезла с «нефтяной иглы». Государственные мужи денно и нощно говорят о модернизации и диверсификации. Но успехов пока незаметно: основу экономики России по-прежнему составляет ТЭК. На данный момент «диверсификация» экономики происходит, скорее, за счет низких темпов роста нефтегазового сектора, нежели за счет роста всех остальных отраслей.

В самой модели сырьевого роста нет ничего плохого: именно с экспорта сырья начиналась экономика США, а для Норвегии и Австралии добыча полезных ископаемых и по сей день остается главным источником дохода. Кроме того, стоит напомнить, что каждый гражданин России прямо или косвенно получает свою долю от нефтяного пирога. Так, доходы от добычи и экспорта нефти позволяют поддерживать относительно высокую зарплату при довольно низкой производительности труда. В свою очередь, налоги нефтегазового сектора дают возможность поддерживать высокую занятость в социальной сфере и оборонном комплексе.

Нефтяная надбавка могла бы быть и выше, если бы рост нефтегазовой отрасли не остановился в 2004 году. Происходило это так.

 

Прерванный полет

2000-2004 годы стали «золотым периодом» в развитии российской нефтегазовой отрасли. Компании активно интегрировались в международный рынок, а их амбициозные собственники были близки к формированию корпораций международного уровня. Запасы сырья отечественных компаний и современные технологии западных грандов создавали предпосылки для взаимовыгодных альянсов и дальнейшего интенсивного развития российской нефтяной промышленности. В эти годы ЛУКОЙЛ заключил альянс с ConocoPhillips, ТНК превратилась в совместное предприятие с BP, а Shell стал крупнейшим инвестором в российскую экономику.

В этот период средний темп прироста добычи нефти составил 7,5%, что соответствовало траектории удвоения ВВП за десять лет — стратегической цели российского правительства. Хорошая динамика развития отрасли определялась высокой конкуренцией, доступом компаний к лучшим технологиям и мировым рынкам капитала. В таком состоянии российский ТЭК мог бы решать самые амбициозные задачи, обеспечивать высокие темпы роста и служить примером успешной модернизации для всей экономики.

Траектория развития отрасли кардинально поменялась в 2005 году. За период 2005-2011 годов прирост объемов добычи составил в среднем всего 1,4% в год. Отечественный нефтегазовый сектор начал стагнировать. Парадоксально, что это происходило на фоне высоких цен на энергоносители и быстрого роста потребления в развивающихся странах. Подобную «аномалию» многие эксперты объясняют тем, что действующие месторождения в Западной Сибири и Волго-Уральском регионе прошли пик добычи, а новые месторождения находятся в труднодоступных местах (Арктика, Восточная Сибирь, морские шельфы), и их освоение требует значительных инвестиций. Впрочем, это плохо согласуется с тем фактом, что российские нефтегазовые компании при существующих объемах добычи обеспечены запасами нефти на 20 лет вперед.

 

Обыкновенный сырьевой национализм

Геологические и географические трудности не были главными ограничителями развития нефтегазового комплекса России. Стагнация добычи нефти и газа при экстремально благоприятной конъюнктуре стала во многом следствием государственной политики.

За 2005 год в отрасли произошли следующие изменения: рост налоговой нагрузки, ограничение доступа иностранных компаний, частичное разрушение института частной собственности, увеличение доли государственных компаний, ограничение частной инициативы. В совокупности эти меры привели к тому, что в 2005 году развитие нефтяной отрасли по сути остановилось.

Наиболее болезненным стало разрушение института крупной частной собственности. И это не только банкротство и фактическая национализация ЮКОСа. Shell, осуществив самый масштабный проект развития в современной России («Сахалин-2»), потеряла в нем контроль в 2007 году. Тогда же собственники «РуссНефти» вынуждены были продать компанию, продемонстрировавшую первые успехи.

 

Завод по производству сжиженного газа на Сахалине (проект компании Shell)

 

С серьезными ограничениями столкнулись и другие компании. После многолетних попыток согласовать освоение Ковыктинского месторождения ТНК-BP передала его «Газпрому». Освоение могло бы начаться в начале 2000-х, но теперь вряд ли случится до 2020 года. Зато «Газпром» сохранил монополию на российском рынке.

Сделка НОВАТЭКа и Total планировалась еще в 2004 году. Однако осуществлена она была только в 2011 году. За это время НОВАТЭК приобрел «правильных» партнеров в лице «Газпрома» и предпринимателя Геннадия Тимченко, давнего знакомого Владимира Путина. Независимый производитель газа превратился в лояльного партнера газовой монополии.

ЛУКОЙЛ, крупнейшая на сегодняшний день частная нефтяная компания в России, на протяжении многих лет не получала лицензий на разработку новых крупных месторождений. В результате, ConocoPhillips потеряла интерес к альянсу с российской корпорацией.

Даже получив все преференции, государственные компании «Роснефть» и «Газпром» не смогли обеспечить адекватного роста отрасли. «Роснефть» с многолетним опозданием и многократными превышениями бюджета (по сравнению с первоначальными планами ЮКОСа) реализовала проект по экспорту нефти Ванкорского месторождения в Китай. Добыча «Газпрома» сократилась, а его сбытовая стратегия столкнулась с нежеланием европейских потребителей продолжать сотрудничество на прежних условиях. Сага о привлечении партнеров для освоения Штокманского месторождения затянулась на десять лет и до сих пор далека до завершения.

В целом, государственную политику в нефтегазовой отрасли можно охарактеризовать как сырьевой национализм. Он позволяет правящей элите реализовывать свои интересы ценой экономических потерь для общества в целом. Рассмотрим подробнее модель неформального «общественного договора», действующую в России в последнее десятилетие.

 

Алексей Миллер (слева) был назначен председателем правления ОАО «Газпром» в 2001 году по решению Владимира Путина

 

Во-первых, установление государственного контроля над сырьевым сектором соответствовало запросам общества в начале 2000-х: обогащение узкой группы лиц за счет эксплуатации «народного достояния» казалось большинству россиян несправедливым, как и допуск иностранцев к родным недрам. Во-вторых, контроль над сырьевым сектором позволил максимизировать доходы государственного бюджета в среднесрочном периоде. В-третьих, он дал возможность максимизировать доходы приближенных к власти элитных групп. Наконец, контроль был необходим для предотвращения появления независимых центров силы: ведь экономическая власть рано или поздно могла перерасти в политическую. А присутствие международных сырьевых гигантов в России увеличило бы политическую зависимость страны от внешнего мира. В итоге, интересы государственного контроля над сырьевым сектором превысили интересы развития экономики.

Представим на минуту, что экономическая политика в сырьевом секторе была бы иной. Налоги на нефтедобычу были бы не такими высокими, а нефтегазовая отрасль являлась бы более конкурентной и открытой для новых участников. Это означало бы, что в среднесрочной перспективе у правящей группы было бы меньше возможностей для увеличения социальных выплат и, как следствие, сохранения лояльности избирателей. Политическая оппозиция, в этом сценарии обеспеченная финансовой поддержкой со стороны крупного капитала, могла бы потребовать «справедливости» в виде пересмотра итогов приватизации и национализации сырьевого сектора. В результате демократической смены власти оппозиция имела бы все шансы осуществить свою программу. В итоге, сценарий «сырьевого национализма» мог реализоваться уже при другом персональном составе правящего клана.

 

Между Венесуэлой и Австралией

Сырьевой национализм не является уникальным российским явлением. Рассмотрим для примера Иран и Венесуэлу, страны-члены ОПЕК. Обе страны страдают от сырьевого национализма, ограничивающего их экономическое развитие. Согласно июньскому статистическому отчету BP, Иран располагает 9,1% мировых нефтяных и 15,9% газовых запасов. Его доля в мировой добыче нефти и газа в 2011 году составила 5,2% и 4,6% соответственно. Доля Венесуэлы в нефтяных запасах составляет 17,9%, а в мировом производстве — всего 3,5%. Добыча нефти в этой стране в 2011 году была на 3,4% ниже уровня 2004 года. Обе страны пережили серию изгнаний иностранных нефтяных компаний и прошли через огосударствление нефтегазового сектора.

 

Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад (фото слева) и президент Венесуэлы Уго Чавес являются сторонниками модели сырьевого национализма

 

В 2000-2006 годах Россия выгодно отличалась от Ирана и Венесуэлы взвешенной макроэкономической политикой, более диверсифицированной и развитой экономикой, меньшим уровнем социального популизма и экстравагантности правящей элиты. На фоне этих стран российская версия сырьевого национализма выглядит вполне европейской: насилие применялось точечно, по возможности соблюдались законные процедуры, собственники нефтяных компаний получали существенные компенсации за формальное согласие с новым экономическим порядком. Сценарий национализации и экономической самоизоляции, характерный для развивающихся обществ, реализовался в России в относительно мягком варианте.

Позитивным примером развития экономики, основанной на сырьевом экспорте, может служить Австралия, которая неизменно лидирует в международных рейтинга уровня жизни. Добыча минерального сырья в стране осуществляется частными компаниями, которые способны гибко реагировать на изменения рынка, привлекая необходимые инвестиции и открывая новые рынки сбыта.

 

Ставка на сырье

Сегодня в России в целом исчерпаны возможности роста за счет удовлетворения базовых потребностей: население в целом обеспечено всем необходимым, включая продукты питания, электричество, жилье, сотовую связь и даже интернет. Дальнейший рост потребует перехода из группы стран со средним уровнем дохода в группу наиболее богатых стран, что удавалось лишь немногим.

Качественный рост за счет формирования конкурентных преимуществ в новых отраслях потребует многих лет при условии благоприятной экономической среды. Потенциал государства «вручную» управлять таким ростом ограничен, поскольку невозможно заранее предугадать, какими будут эти новые отрасли-чемпионы.

Поэтому в среднесрочной перспективе единственным шансом для ускоренного развития России является интенсивное использование сырьевых ресурсов. В условиях, когда сокращается и стареет население страны, не работают основные институты и отсутствуют выраженные конкурентные преимущества, локомотивом развития могут стать только сырьевые отрасли, обеспечивающие высокую норму доходности.

 

 

Создание условий для эффективной добычи полезных ископаемых в России должно стать приоритетом экономической политики. В противном случае, уже в ближайшие годы следом за сокращением экспорта нефти и газа станет заметным и сокращение их добычи.

Наиболее важным и трудоемким будет формирование института частной собственности в сырьевом секторе. Здесь возможен прямой диалог с ограниченным кругом лиц, принимающих решения в мировой нефтегазовой отрасли. Высокая норма прибыли и необходимость получения доступа к полезным ископаемым вынудят их рискнуть еще раз.

Кроме того, необходимо создать повестку дня, при которой российское общество сможет преодолеть стереотипное представление о недрах как о чем-то сакральном, куда нельзя допускать частный (а тем более иностранный) капитал. Как показывает пример Австралии, экспорт сырья не обязательно ведет к отсталости. В свою очередь, частная инициатива неизбежно приведет к диверсификации и модернизации экономики, в то время как целенаправленные усилия государства на этом направлении (а еще хуже — прямые инвестиции и налоговые льготы) приведут, скорее, к обратному эффекту.