В середине мая Россию впервые с начала украинского кризиса посетил с официальным визитом госсекретарь США Джон Керри. В Сочи он встретился с главой МИДа Сергеем Лавровым и провел четырехчасовые переговоры с президентом Путиным. Эксперты расценили приезд Керри как сигнал о том, что Вашингтон намерен восстановить контакты с российским лидером. Однако говорить о новой «перезагрузке» в отношениях двух стран, по мнению Татьяны Становой, пока не приходится.
По итогам переговоров в Сочи оказалось, что российская и американская стороны по разному понимают тактику компромиссов. Фото: Михаил Климентьев / AFP
Позиции России и США по украинскому вопросу непримиримы. Россия не вернет Крым, не признает, что в Донбассе присутствуют российские войска, и не перестанет оказывать материально-техническую, военную и политическую поддержку сепаратистам. Соединенные Штаты, в свою очередь, не признают Крым российским и никогда не закроют глаза на присутствие российских военных и техники на востоке Украины. До сих пор обе стороны крайне жестко отстаивали свои интересы. США и Германия сформировали коалицию для введения весьма болезненных для России санкций, контакты с Россией почти полностью прекратились, диалог с НАТО оказался разорван, Москве неофициально дали понять, что восстановление отношений, скорее всего, возможно теперь только при следующем президенте. Не уступал и Кремль: в январе была предпринята попытка расширить зону влияния в Донбассе (хотя она и стала ответом на изначальные атаки со стороны украинской власти), власть продемонстрировала свою готовность и к ядерному противостоянию. Ситуация накалилась до предела.
И тут неожиданно в Россию приезжает Джон Керри, восстанавливаются отдельные контакты с НАТО, смягчается риторика. Главный редактор carnegie.ru Александр Баунов полагает, что причина перемен в скором окончании президентского срока Барака Обамы, который хочет войти в историю миротворцем. Если принять за данность этот тактический разворот американского руководства (а он именно тактический и, безусловно, обратимый), возникает вопрос практического свойства: чем может быть обусловлен выход из украинского кризиса и возможен ли он в принципе?
Представим, что Россия внезапно оказалась в совершенно благоприятном для себя мире. Имперский Запад больше не предпринимает попыток ее развалить и свергнуть ее национального лидера; Вашингтон и Брюссель предлагают Москве вернуться к идее единой системы безопасности от Лиссабона до Владивостока и создать совместную американо-европейско-российскую ПРО, которая будет направлена против общих угроз; на предложение реформировать НАТО и прекратить существование организации в ее нынешнем виде Россия получает принципиальное согласие Запада. Что тогда станет с Украиной? С Донбассом? С Крымом? Все происходящее там утратит для России всякий смысл. Кремль больше не будет панически бояться американских баз в постсоветских республиках и расширения НАТО, отпадет необходимость менять Конституцию Украины и требовать для восточных регионов фактического права вето на стратегические решения Киева во внешней политике. Но уйдет ли Россия из Украины? Разумеется, нет. Логика Путина даже в такой ситуации будет основываться на принципах раздела зон влияния, и, скорее всего, Украину попросят оставить за Москвой — просто потому, что того будет требовать «историческая справедливость».
История не терпит сослагательного наклонения. Но подобная идеалистическая картина, совершенно невозможная в действительности, призвана показать, что Россия не покинет Украину даже в том случае, если в украинскую Конституцию добавят пункт о федеративном устройстве, нейтральном статусе и широчайшей автономии восточных регионов. Предметом конфликта является не Донбасс, а Украина вообще. Донбасс же в этих условиях лишь средство, инструмент достижения геополитической цели — сохранения Украины в зоне влияния России.
Смягчение риторики придает внешнеполитической позиции США большую гибкость — и в отношениях с Киевом, в адрес которого тоже накапливаются претензии, и в отношениях с Россией, ведь ослабление давления позволяет лучше понять параметры возможного компромисса с Путиным
О чем же тогда Москва может вести переговоры? К каким уступкам реально готов Путин? По-видимому, споры могут вестись только вокруг формата обеспечения российского патронажа над Донбассом: будет ли это приднестровский сценарий или какой-либо другой — это уже детали, и именно их Кремль готов обсуждать на переговорах. Речь идет о «декоративных» мерах, которые могли бы легитимировать в глазах Запада нынешнее опосредованное присутствие России в Донбассе с сохранением некоторых, пусть и очень сомнительных приличий. Например, о возможности проведения в Донбассе выборов, которые внешне выглядели бы демократичными, не являясь таковыми по сути (Кремль не допустит там реальной конкуренции, кроме того, выборы сопряжены с риском утраты управляемости). Или о введении миротворческих сил с участием дружественных войск Белоруссии либо Казахстана, которые бы обеспечили видимый контроль над границей. Кремль, конечно, согласился бы с особым статусом Донбасса в составе Украины, который подразумевал бы обязательную избираемость (а не назначаемость) глав регионов и право вето на внешнеполитические решения. Наверняка Путин пошел бы и на демилитаризацию Донбасса — к примеру, при условии, что нынешние военные там станут милицией и будут подчиняться региональным властям. Называть это можно какой угодно федерацией, но для России она будет приемлема лишь в том случае, если Кремль сможет определять исход выборов.
По-видимому, это прекрасно понимают и американские дипломаты. Чем же готов поступиться Вашингтон, обсуждая украинский кризис с Россией? По итогам встреч в Сочи речь пока идет лишь о возобновлении прерванного диалога. Очевидно, что в сложившихся обстоятельствах вариантов развития событий немного: либо диалог забуксует, стороны вернутся к взаимным обвинениям и начнется новый виток противостояния, либо украинский конфликт будет выведен за скобки, насколько это возможно. Иными словами, ситуация станет развиваться по грузинскому сценарию: тогда после подписания мирных соглашений при посредничестве Николя Саркози Запад довольно быстро отвлекся на мировой экономический кризис, тема Грузии ушла из повестки дня, а в отношениях России и США началась «перезагрузка».
Постепенно приходит понимание, что украинский кризис в его нынешнем виде просто не может быть урегулирован. Можно вести переговоры о прекращении огня и статусе Донбасса, подписывать многочисленные документы, которые не могут в полной мере соблюдаться ни украинской, ни российской стороной. Означает ли это, что политика сдерживания признана неэффективной? Скорее всего, имеет место более комплексный процесс, при котором давление на Россию будет сопровождаться периодическими попытками показать Путину, что у него еще есть шансы избежать участи изгоя. Смягчение риторики придает внешнеполитической позиции США большую гибкость — и в отношениях с Киевом, в адрес которого тоже накапливаются претензии, и в отношениях с Россией, ведь ослабление давления позволяет лучше понять границы допустимого для Путина лично, параметры возможного для него компромисса.
Растущие цены на нефть, рост рубля, патриотический подъем внутри России — все это в совокупности с политикой сдерживания со стороны Запада работает на укрепление режима Путина. Играть на ослабление при укреплении не всегда оправданно. Но следует и избегать соблазна усмотреть в прошедшем визите Керри в Россию признаки новой «перезагрузки»: судя по всему, это не более чем тактическая уловка, предпринятая покидающим свой пост Обамой.
