Известный эксперт в области демократического развития Дэвид Крамер покидает пост президента Freedom House, который он занимал последние четыре года, и переходит на позицию старшего директора по вопросам прав человека и свободы в Институт Маккейна. В одном из своих последних интервью в качестве главы Freedom House Крамер рассказал социологу «Левада-центра» Денису Волкову о возможностях демократии в России.
По мнению Дэвида Крамера, свобода — это универсальная ценность, а не только западная. Фото: delfi.lt
Денис Волков: Согласно отчетам Freedom House, Россия не первый год является «несвободной» страной. Из чего складывается эта оценка?
Дэвид Крамер: Наши рейтинги позволяют оценить ситуацию в области политических прав и гражданских свобод в любой стране мира (на сегодня это 195 стран и 14 непризнанных территорий. — Д.В.) по 23 различным параметрам. Мы учитываем, проводятся ли в стране честные, свободные и состязательные выборы, существуют ли независимые оппозиционные партии, есть ли у людей возможность проводить мирные собрания и высказывать свое мнение, существуют ли в стране независимые СМИ и судебная власть, соблюдаются ли права меньшинств, права женщин, есть ли дискриминация. По этим факторам мы оцениваем все страны без исключения. Если говорить о России, то ее показатели неуклонно ухудшаются на протяжении многих лет. Россия перешла из категории «частично свободных» (partly free) стран в категорию «несвободных» и находится в этом статусе уже более десяти лет. Согласно нашим оценкам, ситуация в области прав и свобод в России сегодня наихудшая с момента распада Советского Союза.
ДВ: Как проводится оценка, кто ваши эксперты?
ДК: По каждой стране у нас есть эксперт-оценщик. Либо из самой страны, либо извне. Этот эксперт готовит отчет, а также присваивает стране соответствующие баллы. Результаты его работы рассматриваются консультативным советом, а также сотрудниками Freedom House. Мы активно и тщательно обсуждаем все эти данные, чтобы удостовериться в том, что оценки точны и наиболее полно отражают текущую ситуацию.
ДВ: События какого типа влияют на ваши рейтинги? Как скажется на ваших оценках развитие политической ситуации в России в этом году?
ДК: [При составлении рейтинга] мы смотрим на то, имеют ли возможность люди, которые не поддерживают правительство, проводить мирные собрания и демонстрации. Учитываем также степень свободы СМИ: уровень цензуры, самоцензуры, отношение к журналистам. Отношение к некоммерческим организациям также является для нас важным фактором. То есть мы стараемся учитывать всю совокупность событий, включая законодательные акты, президентские указы, их применение, а также возможности оппозиционных партий участвовать в политическом процессе. В 2013 году мы наблюдали целую серию событий, в результате которых, на наш взгляд, политические и гражданские права россиян оказались урезанными. Были приняты и начали применяться новые ограничительные законы в отношении некоммерческих организаций, возможностей проводить акции протеста. Эти законы отразили тенденции предыдущего года. Их возможности были сильно ограничены в России в 2013 году. [В 2014 году] мы, конечно, примем во внимание [такие события, как] марш против войны на Украине, состоявшийся в Москве в сентябре этого года. Но при этом надо понимать, что мы рассчитываем свои индексы не для того, чтобы оценить работу правительства. Они призваны отражать общее состояние прав и свобод в стране, хотя политика правительства, конечно же, влияет на наши оценки.
ДВ: Согласно вашим рейтингам, Россия никогда не была «свободной».
ДК: Совершенно верно! Она переместилась в категорию «частично свободных» стран в начале 1990-х, но вновь стала «несвободной» после прихода к власти Владимира Путина. Если я правильно помню, это произошло около 2004 года. И одним из главных событий, которые тогда повлияли на наши оценки, стал арест Михаила Ходорковского. Это было важное, но не единственное событие — существовали и другие причины [снижения рейтинга России]. До этого, в самом начале 2000-х Владимир Гусинский и Борис Березовский лишились своих телевизионных каналов, контроль над которыми перешел к государству. Еще одним фактором стала война в Чечне.
ДВ: Кто и как пользуется вашими отчетами? Для чего вообще нужно производить такие замеры?
ДК: Мы публикуем наш ежегодный отчет «Свобода в мире» (Freedom in the World) начиная с 1972 года. Таким образом, у нас есть данные за четыре десятилетия, позволяющие оценить, как менялось состояние политических и гражданских свобод в разных странах. Начиная с 1980 года мы публикуем отчет о свободе прессы (Freedom of the Press Report), [благодаря которому мы аккумулировали данные] за довольно большой период. Правительства разных стран, включая США, серьезно относятся к нашим данным. Некоторые правительства используют их для оценки того, насколько та или иная страна, получающая международную помощь по программе Millennium Challenge, соответствует необходимым демократическим стандартам (и может претендовать на эту помощь в дальнейшем. — Д.В.). На протяжении последних четырех лет мы представляем наши результаты в Европейском парламенте, где к ним относятся очень серьезно. Страны-доноры, такие как Швеция, Норвегия, Нидерланды и Канада, придают большое значение нашим отчетам при формировании своей политики в области международной помощи.
ДВ: Существуют ли другие международные рейтинги, похожие на ваши? Как они соотносятся друг с другом?
ДК: Freedom House, пожалуй, единственная организация, публикующая отчет о состоянии свободы в мире. Недавно мы начали составлять отчеты о свободе в интернете (Freedom on the Net). Мы также публикуем отчет Nations in Transit (о состоянии прав и свобод в бывших коммунистических странах Европы и Азии. — Д.В.). В общей сложности мы публикуем четыре различных отчета. Свой индекс рассчитывает Transparency International — на мой взгляд, очень хороший. Human Rights Watch готовит свои отчеты. Каждая из таких организаций делает важное дело. Можно еще вспомнить отчеты о состоянии прав человека (Human Rights Reports), публикуемые Госдепартаментом США. Я думаю, что во всех этих отчетах вы найдете много общего. Но мы единственные, кто разбивает страны на три категории: «свободные», «частично свободные» и «несвободные». Есть люди, которые нас за это критикуют, поскольку, по их мнению, делить мир всего на три категории невозможно. Я их понимаю. Но для нас это способ привлечь внимание к тем проблемам, которые возникают в разных частях света.
«Главным препятствием демократического развития России является намерение ее правителей оставаться у власти любой ценой»
ДВ: Если сравнивать с другими странами, в какую категорию входит Россия?
ДК: У нас есть категория «худшие из худших», куда входят Северная Корея, Иран, Куба, Саудовская Аравия, Туркменистан, Таджикистан и некоторые другие. Россия к этой категории пока не относится, но, к сожалению, движется именно в этом направлении, отдаляясь от пограничного состояния между «несвободной» и «частично свободной».
ДВ: На ваш взгляд, что удерживает Россию в категории несвободных стран? И что может улучшить ситуацию?
ДК: Я думаю, что главным препятствием демократического развития России является намерение ее правителей оставаться у власти любой ценой. Это стало особенно заметно после возвращения Путина к власти в 2012 году, когда ускорилось подавление гражданских и политических свобод. Российский режим еще и очень коррумпирован. Проблема не в Путине, а в системе в целом — коррупция и авторитаризм, как правило, идут рука об руку. Чем выше уровень коррупции в стране, тем более авторитарной становится власть. Проблема также в том, что Государственная дума и Совет Федерации автоматически принимают все законы, которые нужны Кремлю. В России не существует разделения властей. Нет сильного гражданского общества из-за давления, которому подвергаются некоммерческие организации и критики правительства. Телевидение — главный источник информации для россиян — находится под контролем государства. Оппозиция очень слаба. Отчасти потому, что не способна объединиться, отчасти — из-за давления со стороны власти.
ДВ: Возможно ли в России демократическое правление?
ДК: Хороший вопрос. Еще пять лет назад я был настроен более оптимистично, чем сейчас. Думаю, что Запад сделал огромную ошибку в 1990-е, назвав Россию демократией. Да, тогда Россия стала свободнее, чем Советский Союз, но демократии в ней не было. Для многих россиян эти годы были очень сложным временем: хаос, экономические трудности, потеря сбережений. А мы на Западе называли это демократией. И многие российские граждане решили, что если это и есть демократия, то она им не нужна. Мы сами дискредитировали демократическую идею в глазах российских граждан. И я боюсь, что после того, как к власти пришел Путин (молодой и сильный по сравнению с Ельциным), а страна восстановила экономическую мощь, возможность перехода к демократии в России исчезла. Конечно, не полностью, я не хочу преувеличивать. И я также не хочу преувеличивать силу путинского режима. Да, сегодня Путин — самый популярный политик в России. Но этот уровень поддержки, вызванный антиукраинской пропагандой, не кажется мне устойчивым. Особенно если экономическое положение начнет ухудшаться.
ДВ: Видите ли вы какие-то источники демократических изменений в России?
ДК: Демократические изменения в России должны прийти изнутри. Роль международного сообщества в этом процессе незначительна. Россияне должны захотеть жить в демократическом обществе, как это произошло на Украине в прошлом ноябре. Украинцы захотели покончить с коррупцией, захотели демократии, верховенства закона, лучшего уровня жизни, интеграции с Западом. Не хотелось бы выглядеть наивным, но думаю, что в конечном итоге так будет и в России. Вряд ли это случится скоро. Пока что мы видим нападки на Запад, который представляется безнравственным — из-за однополых браков, прав геев и т. п. Я не говорю, что Россия должна во всем следовать Западу. Но я действительно верю в то, что свобода — это универсальная ценность, а вовсе не западная. Даже в Северной Корее, если бы люди увидели альтернативу [существующему правлению], они бы предпочли свободу, а не жизнь под властью Ким [Чен Ына]. Желание жить в свободной стране универсально. Если [«арабская весна»] 2011 года нас чему-то научила (а большинство арабских революций окончилось не слишком удачно), так это тому, что авторитарные режимы могут выглядеть стабильными, но потом внезапно рушатся. Никогда не знаешь, что станет переломным моментом. Я не предсказываю революцию в России, но мы не знаем, с чего могут начаться демократические изменения. Но они, конечно, возможны в России.
ДВ: Что может стать источником демократических изменений?
ДК: Я вижу несколько важных составляющих. Во-первых, это возможность свободно выбирать правителей и удерживать их под общественным контролем. Но выборами демократия ни в коем случае не исчерпывается. Должны быть сильные самостоятельные институты: исполнительная, законодательная и судебная ветви власти. Должно быть верховенство закона. Демократии критически необходимы сильное гражданское общество и независимые СМИ, так как именно они обеспечивают подотчетность власти. Это, как мне кажется, и есть ключевые характеристики демократии. При этом необязательно в точности копировать США. Да это и не получится, потому что каждая страна имеет свои особенности, свою историю. Это может быть президентская либо парламентская система, или же, как в некоторых странах, это может быть конституционная монархия. Но все демократические страны обладают общими чертами, которые я перечислил.
ДВ: Можно ли забежать вперед и попробовать спрогнозировать, какими будут рейтинги России за этот год?
ДК: Конечно, можно пофантазировать о том, что случится в январе следующего года. Но если серьезно, то я не вижу никаких оснований к улучшению. Если только ситуация не изменится кардинально. Скорее всего, наши рейтинги в отношении России ухудшатся. И это довольно печально. Позволю себе одно личное воспоминание. В 1990-х я начал свою карьеру в Вашингтоне, работая в Фонде Карнеги. В 1994 году мы открыли Московский центр Карнеги. Это было сделано для того, чтобы укрепить взаимопонимание между нашими странами. И я искренне верю, что это был правильный путь. Многие считают меня беспощадным критиком путинского режима, и я этого не отрицаю. Меня чрезвычайно тревожит антиамериканизм, который сегодня нагнетается в России. Я считаю, что США и Россия должны сотрудничать, и надеюсь, что мы когда-нибудь к этому придем. Правда, не думаю, что это произойдет очень скоро.
