По оценкам Bloomberg, во втором квартале российская экономика может сократиться на 16%. Российские аналитики считают, что падение ВВП в апреле составило порядка 28%. Однако, несмотря на разворачивающийся в стране экономический кризис, нет оснований считать, что он приведет к политическим изменениям.
Несмотря на негативные прогнозы ряда экспертов, российское правительство рапортует об общей макроэкономической стабильности в стране. На фото: совещание правительства и президента по реализации мер поддержки экономики и социальной сферы (19 мая 2020 г.). Фото: kremlin.ru
На этой неделе вышли первые данные, позволяющие судить о глубине экономического кризиса в России. В пресс-релизе об исполнении федерального бюджета в апреле 2020 г. Минфин указал на объем бюджетного профицита в 122,9 млрд рублей за первые четыре месяца года, определив его как 0,4% ВВП. Из этого финансовые аналитики сделали вывод о сокращении апрельского ВВП до 6,3 трлн рублей, что означает падение на 27,6% от показателей аналогичного периода прошлого года. Привязка дефицита к ВВП оперативно исчезла с сайта Минфина, но Bloomberg оценил возможность падения российской экономики в рекордные 16% за второй квартал.
Насколько вероятен такой прогноз и какие последствия он может иметь для российских экономики и политики?
На мой взгляд, данные Минфина выглядят реалистично, хотя вызывает определенные сомнения расчет на то, что российская экономика вернется к росту во второй половине года. В США предварительные оценки экономического спада в апреле-мае доходят до 37%, но доля сектора услуг, наиболее затронутого пандемией, в Америке существенно выше, чем в России.
Эксперты уже отметили, что приблизительно 2/3 апрельского спада связаны с эффектом короновируса, а 1/3 – со снижением цен на нефть, которое вполне проявилось именно сейчас. Судя по всему, нефтяные котировки не поднимутся до конца года выше необходимых для балансирования бюджета $42,2 за баррель, а российский бизнес будет восстанавливаться медленно из-за крайне низкого платежеспособного спроса. Поэтому я бы определил спад ВВП по итогам 2020 г. в 10-11%, а восстановительный рост его в 2021 г. – не более чем в половину этого падения.
Между тем, большинство экспертов и аналитиков, выступающих с последовательной критикой Владимира Путина и его окружения, в последнее время говорят о неизбежных политических потрясениях, триггером которых станет разворачивающийся на наших глазах кризис. Некоторые даже считают крах нынешнего режима неизбежным. На мой взгляд, в данном случае имеет место банальное стремление выдать желаемое за действительное. Причины, по которым я отношусь к таким прогнозам весьма скептически, сводятся к нескольким моментам.
Во-первых, российская экономика – это типичное рентное хозяйство, основанное на распределении дохода, получаемого немногими, среди значительного большинства. В 2018 г. в добыче полезных ископаемых, с которых в разных формах федеральный бюджет получал около половины доходов, было занято 1,14 млн человек, или 1,5% рабочей силы и 0,78% населения страны [1]. При этом государство обеспечивает доход не менее чем 80 млн человек – 46,5 млн пенсионеров и более чем 33 млн государственных и муниципальных служащих, а также работников образования, здравоохранения и прочих подобных секторов. Основной удар кризиса 2020 г. придется по сотрудникам коммерческих предприятий, бизнесменам и самозанятым, однако значительная часть населения не почувствует напрямую серьезного снижения благосостояния (не надо забывать, что пенсии и зарплаты бюджетникам продолжают выплачиваться). В такой ситуации чем сильнее будут обрушиваться доходы работников коммерческих секторов, тем больше бюджетники станут ценить свое положение – и, соответственно, государство и его «заботу». Они, разумеется, не выйдут на площадь защищать Путина, но совершенно спокойно отнесутся к разгону властями тех, кто выйдет. Это огромная лояльная масса выглядит основным гарантом нерушимости режима.
Во-вторых, как мы уже видели в 2011-2012 гг., более активная и успешная часть общества, которая может составить костяк протестного движения, хорошо отдает себе отчет в невысокой вероятности перемен. Соответственно, ее активистам не удастся собрать критической массы недовольных людей, готовых к уличному протесту – единственному опасному для режима. Противники Путина в большинстве своем люди демократических взглядов и не готовы к борьбе на баррикадах. Коллективный протест в России крайне девальвирован за последние двадцать лет [2], и в отличие от позднесоветского периода у наиболее критически относящейся к Кремлю части общества есть что терять (собственность и активы), поэтому итогом этого кризиса я бы видел не серьезную мобилизацию на либеральном фланге, а стремительный рост эмиграции. Тем более что последние электоральные реформы, на мой взгляд, полностью исключают возможность возможность заниматься легитимной – и результативной – политической деятельностью даже на уровне местного самоуправления). Как отмечал британский социолог Зигмунт Бауман, люди предпочтут искать «индивидуальные решения системных противоречий», и давление на режим критическим образом не возрастет [3]. Тем, кто придерживается иной точки зрения, я лишь еще раз напомню, насколько велика в России разница между недовольством властью и готовностью предпринять реальные действия с целью ее свержения.
В-третьих, очень важным (и специфическим) моментом, характеризующим не только Россию, но и практически все постсоветские страны, является кардинально различное отношение граждан к политическим и экономическим факторам, способным спровоцировать общественный протест. Как показывает опыт Грузии, Молдовы, Армении, Украины и самой России, «украденные» выборы, несанкционированные «рокировки», отказ от парафирования ранее согласованных договоров, насилие в отношении манифестантов и т.д. относительно легко провоцируют политический процесс – в отличие от экономических кризисов. Судя по всему, бóльшая часть россиян согласна с тезисом Путина о невозможности предъявления персональных претензий власти, «просто если упала цена на нефть», и рассматривает кризис как объективное, тем более привнесенное из внешнего мира явление, с которым бессмысленно бороться. Причем так же видится и пандемия, и обрушение цен на российские экспортные товары. Отсутствие «антикризисной» мобилизации мы все прекрасно видели и в 1999-м, и в 2009-м, и в 2015-2016 гг., и я вполне допускаю, что текущий и последующие годы не обнаружат иной динамики.
Кроме того, я не вполне согласен с распространившимся ныне тезисом о том, что особую остроту нынешней ситуации придает начало кризиса после долгого периода стагнации, когда никакого оживления в экономике не было. Мне кажется, напротив, что именно отсутствие экономического роста и последовательное снижение реальных доходов населения в 2014-2019 гг. во многом приучили россиян к нормальности такого положения дел. В этом контексте показательно, что в 2009 г., когда российская экономика упала на 7,9%, реальные доходы населения за счет повышения пенсий и зарплат выросли на 3%, в то время как в этом году власти категорически отказались поддержать граждан деньгами. На мой взгляд, в 2009 г. Кремль и Белый дом куда сильнее опасались проблем со своими подданными, чем сегодня. Во-первых, потому, что тогда производилась «пересменка» власти, которой в ближайшее время не предвидится, и, во-вторых потому, что ожидания людей были намного более высокими, чем сейчас. В 2020 г. Россия намного больше напоминает мне Венесуэлу 2010-го, чем Украину 2013-го: это страна с растаявшими надеждами, смирившаяся с тем, что будущее довольно беспросветно и при этом напуганная созданной властями иллюзией перманентной внешней угрозы.
Экономический кризис 2020 г. будет, на мой взгляд, схож с тем, который имел место в 2015-2016 гг. Он приведет к существенному, но не катастрофическому снижению реальных доходов (на 15-17% с последующей их стагнацией). Во второй половине года власти через девальвацию повысят расчетную цену нефти в рублях и тем самым сберегут Фонд национального благосостояния на случай будущих потрясений. Перспективы модернизации будут таким образом полностью перечеркнуты, однако при этом критически опасного давления на власть со стороны общества не возникнет, как и не случится серьезных внутриэлитных конфликтов на фоне окончательного вывода олигархами капиталов из страны и передела значительной собственности между допущенными к трону чиновниками.
Восемь лет назад мы с моей коллегой Юлией Жучковой говорили [4] о том, что наиболее вероятным периодом краха путинского режима выглядит конец 2020-х годов, – и пока я не вижу причин менять этот прогноз.
Источники:
[1] Рассчитано по: «Труд и занятость в России, 2019». Москва: Росстат, 2019, табл. 3.3, с. 58 и табл. 1.7, с. 17.
[2] Я говорил об этом еще до событий 2011 г. См.: Inozemtsev, Vladislav. “Russie, une société libre sous contrôle authoritaire,” Le Monde diplomatique [Paris], 2010, № 10 (Octobre), pp. 4–5.
[3] Бауман, Зигмунт. Индивидуализированное общество [под редакцией и со вступительной статьей В.Иноземцева], Москва: Логос, 2002, с. 86.
[4] См.: Inozemtsev, Vladislav, Joutchkova, Ioulia. “La Russie en 2030,” La Revue internationale et stratégique [Paris], No 92, Hiver 2013, pp. 157-165.
* Владислав Иноземцев – доктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального общества.
