Институт современной России

16 апреля 1917 года один российский политический активист, в течении многих лет притесняемый правительством, прибыл из-за границы на Финляндский вокзал в Петрограде, где был встречен с большим шумом. Свою карьеру он построил открыто критикуя действующую власть, апеллируя к политическому сознанию народа, который он стремился спасти от коррумпированного и автократического режима, и, в конечном итоге, страдая от последствий собственных политических действий. Его звали Владимир Ленин, и продолжение этой истории всем известно.

17 января 2021 года другой российский политический активист, в течении многих лет притесняемый правительством, прибыл из-за границы в московский аэропорт «Шереметьево», и был встречен не менее шумно. Он также построил свою карьеру открыто критикуя действующую власть, апеллируя к политическому сознанию народа, который он стремился спасти от коррумпированного и автократического режима, и, в конечном итоге, страдая от последствий собственных политических действий. Его звали Алексей Навальный, и его возвращение было столь же малопримечательным, насколько возвращение Ленина – историческим.

Основное различие между этими двумя возвращениями состоит в том, что в поезде Ленин осознал нечто, что не пришло в голову Навальному в самолете: сейчас наступил подходящий исторический момент, чтобы стать политиком. Два ключевых фактора отличают активиста и политика. Хотя оба могут усиленно критиковать действующую власть, политик не только противостоит режиму (как и любой активист), но и предлагает перспективу лучшего будущего (по крайней мере, в рамках своего понимания этого будущего). Чтобы считаться активистом, подобная перспектива  не требуется. Иными словами, если активист просто выступает за перемены, то политик, помимо этого, также предлагает альтернативу. Второй важный фактор, благодаря которому активист становится политиком, это готовность вынести свои идеи о будущем на суд общественности. Принять такое решение нелегко: для этого требуется значительная смелость и политическая зрелость, особенно перед лицом режима, готового пойти на многое, чтобы сохранить власть.

Прибыв на Финляндский вокзал, Ленин смог превратиться из активиста в политика. Его «Апрельские тезисы» стали планом действий; его лозунги «Конец войне!», «Земля – крестьянам!» и «Фабрики – рабочим!» составили упрощенную версию его перспективы «лучшего будущего», продвигаемого среди масс. Большевики не только утверждали, что «весь мир насилья мы разрушим до основания…», но и что «мы наш, мы новый мир построим… кто был никем – тот станет всем». Ленин пошел на риск, и, как я уже говорил, продолжение этой истории всем известно.

Навальный, вернувшись в Москву, предпочел остаться в комфортной для себя роли активиста. Не было ни «Январских тезисов», ни перспективы, ни версии «лучшего будущего». Вместо этого вышло еще одно видео-расследование, поддержавшее основную линию активизма Навального, в котором Путина (снова) обвинили в коррупции. Хотя фильм набрал большое число просмотров, он не привел к масштабным протестам: из 26% опрошенных россиян, посмотревших фильм или знающих его содержание, 77%  заявили, что расследование не поменяло их отношение к Путину. 

С одной стороны, ситуация, в которой оказался Навальный, несравнимо более сложная, чем положение Ленина в 1917 году, когда царский режим уже пал, а работа Временного правительства была парализована политической раздробленностью и общим развалом государственных структур. С другой стороны, до своего возвращения в Россию Навальный пользовался беспрецедентной (для активиста) популярностью среди населения: в сентябре 2020 года 20% опрошенных россиян одобряли его действия. Ленин о таком уровне поддержки мог только мечтать. Более того, примерно такое же количество людей внимательно следило за протестами, связанными с арестом Навального после его возвращения в Москву. Хотя эти данные предполагают, что примерно 20% россиян симпатизировали делу Навального, это не значит, что эти люди готовы были что-то делать во имя этой поддержки.

И действительно, десятки тысяч протестующих, вышедших на улицы в более чем сотне крупных и малых городов России с требованием освободить Навального, составляют малую долю общего числа его сторонников, которые предпочли остаться дома. Я согласен с соратником Навального Леонидом Волковым в том, что страх потенциальных репрессий помешал многим присоединиться к протестам. Однако его заявление, что «мы не боремся за два процента или даже за 20 процентов… мы боремся за политическое большинство, и эти акции очень хорошо это показали» является, опять же, только словами еще одного ярого активиста. В конце концов, даже если он прав насчет числа протестующих, 300 тыс. человек – это всего лишь 0,26% из 112 млн совершеннолетних россиян, потенциально способных участвовать в политической деятельности. Что хуже: 300 тыс. человек, вышедших на улицы, составляют только 1,3% от 22,5 млн (тех 20% совершеннолетнего населения страны которые уже одобряли Навального и симпатизировали ему в сентябре прошлого года). Для активиста это, возможно, победа, но для политика, уже проникшего в сознание (и, возможно, в сердца) пятой части населения страны, это вряд ли можно назвать даже скромным достижением.

Эти люди были готовы следовать за Навальным-политиком, а не Навальным-активистом. Они хотели, чтобы он предложил им перспективу лучшего будущего, но он снова рассказал им старую историю под названием «долой Путина» и даже не намекнул на свет в конце туннеля. Таким образом, возвращение Навального в Россию 17 января 2021 года стало упущенной исторической возможностью преобразовать антипутинский активизм в пророссийскую политику.

Это неудивительно. В конце концов, Навальный так никогда и не осмелился стать полноценным политиком – или не дозрел до этого уровня. Он предпочитает оставаться политическим активистом – активистом с политическими мотивами, который хорошо знает правила игры и успешно в ней участвует. Но это не делает его настоящим политиком. Только активисты пытаются добиться политических целей по личным причинам – настоящие политики добиваются личных целей при помощи политической деятельности. И только настоящий политик может почувствовать разницу между этими двумя состояниями.

В недостатке политического чутья не стоит винить одного Навального. Это характерная проблема для всей российской оппозиции – не особо скоординированной и не обладающей четкой структурой группы людей и организаций, противостоящих Кремлю в основном из изгнания. Уровень антипутинских настроений среди них можно понять: для многих это личный вопрос. Но форму их «борьбы» с Кремлем можно сравнить с борьбой экоактивистов против изменения климата. Среди них есть свои Греты (Тунберг), которые успешно выдвигают обвинения, но не способны предложить достаточно решений. Есть и свои Биллы (Гейтсы), которые с удовольствием жертвуют деньги на благие цели и выдвигают планы на будущее, но воздерживаются от прямого участия в политике. 

Основное различие между экоактивистами и противниками Путина состоит в том, что проблема изменения климата – уже политизированный вопрос, а борьба против Путина – нет, по крайней мере внутри самой России. С точки зрения политики, изменение климата затрагивает интересы и граждан, и политиков, занимающих разные позиции, оцениваемых за свои действия по данной проблеме и борющихся со своими оппонентами для достижения своих политических целей. Хаотичная история участия США в Парижском соглашении по климату – хорошая иллюстрация этого процесса. 

Несмотря на антипутинизм российской оппозиции, президентство Путина остается для большинства россиян единственной точкой политического консенсуса. Люди могут не одобрять премьер-министра, Государственную Думу или губернаторов, но действующий президент россиянам действительно нравится. Они могут верить в связи Путина с коррумпированными политиками, в то, что интересы народа ему чужды и что его правление держится на силовиках, но отношение к нему остается скорее нейтрально-позитивным, чем негативным. Возможно, Тютчев был прав: «умом Россию не понять». Но в продолжение он также добавил, что «в Россию можно только верить», и 22,5 млн россиян были готовы поверить в Навального-политика. Однако но он сам, ведомый своим антипутинским активизмом, не поверил в них: в отличие от Ленина он не доверил массам свои идеи о будущем России.  

В определенном смысле хорошо, что Навальный не Ленин. Возможно, его неспособность стать политиком и мобилизовать миллионы спасла Россию от очередной революции со всеми свойственными революциям трагическими последствиями – экономическими, военными, политическими и социальными. Возможно, Михаил Ходорковский прав и нам следует подождать «еще пять-десять лет», пока действующий режим в Москве не падет сам. Но в чем тогда состоит цель «дорожной карты для свободной России», созданной Фондом свободной России, «Принципов для России после Путина», написанных самим Ходорковским, плана реформ «России после Путина» Института современной России и других творческих проектов российской оппозиции? Что это, как не похлопывание друг друга по плечу? Как говорил сам Ходорковский, «никто не знает, как закончится режим Путина», и история России показывает, что смена власти в Кремле (мирная или нет), обычно становится сюрпризом (приятным или не очень) и для российских граждан, и для тех кто возглавляет этот процесс. Когда произойдет очередная смена власти, России понадобится настоящий политик, а не активист, чтобы повести страну вперед, но, похоже, пока такового у нее нет.

* Офер Фридман, PhD, специалист по военным исследованиям, преподаватель Королевского колледжа Лондона.