20 сентября Михаил Ходорковский запустил проект «Открытая Россия», а вечером того же дня выступил с лекцией на фестивале французской газеты Le Monde в Париже. Специально для ИСР парижский журналист Елена Серветтаз сделала подборку ключевых высказываний Ходорковского.
На лекции в Опере Бастилии Михаил Ходорковский отметил, что европейский выбор для России пока означает правовое государство и регулярную смену власти через выборы. Фото: Getty Images
Билеты на выступление Михаила Ходорковского, самого известного, теперь уже бывшего, политического заключенного России, были распроданы почти мгновенно. Ходорковского пришли послушать французские политики (бывший министр образования Жак Ланг и депутат Европарламента Даниэль Кон-Бендит), журналисты, специалисты по России, политологи, студенты и просто любители «русской культуры».
Встреча бывшего главы компании ЮКОС с французской публикой состоялась в зале парижской Оперы Бастилии в рамках трехдневного фестиваля газеты Le Monde, посвященного ее 70-летию. Интервью с Ходорковским, продлившееся около часа, вел известный французский журналист, международный корреспондент Le Monde Петр Смоляр.
В своем выступлении Ходорковский коснулся многих тем, в том числе политики Кремля, украинского кризиса, санкций, а также рассказал о планах «Открытой России» и европейском выборе страны.
Ниже приведены основные тезисы его выступления.
О правилах игры
У меня никаких контактов ни с кем [из действующей власти] не было. Было достаточно понятно, что со мной разговаривать в закрытом режиме не о чем. Все, что считал нужным на том этапе, я говорил публично. Конечно, Путин держал ситуацию в определенных рамках. Например, моя семья всегда оказывалась за пределами внимания нашей силовой системы. Это нетипично. Как правило, и мы это видим на примере Алексея Навального, правоохранительная система использует семью для давления на заключенных. В моем случае было понятно, что это прямое указание Путина. (…) Этот [способ] общения… позволял мне тогда и позволяет сейчас видеть в Путине и в определенной части его окружения не врагов, а политических противников. Это более нормальная ситуация, чем могла бы быть.
О деньгах и политике
Я считал и считаю, что деньги не стоят времени. Время дороже. Я точно так же сказал, что не заинтересован заниматься политикой. Важный аспект: я никогда и никому не обещал, что не буду ею заниматься. И сейчас могу сказать, что не заинтересован заниматься политикой, у меня нет внутреннего желания и стремления получить властную позицию. Но, как я говорил тогда и прямо говорю сейчас, я буду заниматься той деятельностью, которую считаю общественной. И если кто-то считает ее политической – у меня нет возражений. Мне совершенно безразлично, как ее характеризуют со стороны.
Об Украине
Для меня украинские события стали абсолютной неожиданностью, как и для многих здесь присутствующих. И для меня было внутренним позывом объяснить свою позицию по тому или иному вопросу. Я не считал для себя возможным становиться в какие-то общие ряды, но для того, чтобы высказаться, я всегда считал и считаю, что надо получать информацию напрямую. Я приехал в Киев, […] сходил на Майдан, пообщался с людьми и понял, что к русскому, москвичу – человеку, говорящему исключительно на русском, на Майдане относятся абсолютно нормально. На тот момент там не было и нет никаких антироссийских настроений. Более того, когда я выступал на Майдане, эта 20-тысячная толпа скандировала: «Россия, вставай!». Я пообещал людям, что проведу конгресс между российской и украинской интеллигенцией, чтобы люди не теряли контакты даже в такое тяжелое время.
Об аннексии Крыма
Я убежден, что присоединение Крыма Россией окончательное. Но я также считаю, что легитимация нарушения международного права была бы неправильным сигналом, который привел ко многим проблемам, в том числе и для России.
О санкциях и западных ценностях
Я сегодня проводил онлайн-конференцию с группами активистов [из разных] российских городов. Там выступал [экс-ректор Российской экономической школы Сергей] Гуриев, который давал оценку международным санкциям. Его мнение, что они, конечно, действенны в перспективе. Но я хочу высказать свое мнение про политическую сторону этих санкций: в той форме, в которой они введены, это ошибка, так как они введены и декларированы как санкции против России и российского народа. В результате это консолидировало общество вокруг Путина. А Запад – я сейчас обобщил Запад – в данном случае ведет себя, как и последние десятилетия, прагматично. Вот прагматика: вы сделали неправильный шаг, и мы вас наказываем. Но забыли о другом, что Запад был силен по сравнению с Советским Союзом своими ценностями.
Ценности Запада всегда были привлекательны для россиян. Именно ценности – то, за что мы любим и ценим Запад. Именно о ценностях нужно было говорить, рассматривая [меры] в отношении российских чиновников. Если бы Запад сказал: «Дорогие граждане России, у вас есть бюрократия, которая вас грабит, мы долго на это закрывали глаза, но теперь мы на это глаза закрывать не хотим. [Ваша бюрократия] вас грабит, везет ваши деньги к нам и здесь, у нас, покупает собственность и так далее. Мы не хотим больше иметь с этими людьми дело, не хотим, чтобы они ворованные деньги прятали у нас», – это была бы понятная моральная позиция, которая встретила бы поддержку у российского общества. Когда Запад говорит: мы накажем Россию, 140 миллионов россиян готовы вынести куда большие трудности, чем эти санкции.
О проекте «Открытая Россия» и оппозиции
Как я уже говорил, я лично не заинтересован занимать какие-то властные позиции. И тем людям, которые сейчас собираются и готовы участвовать в проектах движения «Открытая Россия», я говорю то же самое. На сегодняшний день мы, например, не способны добиться большого успеха в проведении своих сторонников в Государственную думу. То есть фактически мы боремся не за власть, а [за то], чтобы власть была другой, более обращенной к людям. Даже если в Государственную думу пройдет член «Единой России», но при этом он будет приличным человеком, мы его должны поддержать. Если во власть придет человек, называющий себя оппозиционером, но при этом он человек неприличный, мы его поддерживать не будем. [«Открытая Россия»] – это движение, направленное на влияние на государственную власть, на самоорганизацию европейски ориентированной части общества.
О европейском выборе
Для нас европейский выбор пока означает очень простые вещи, о которых у вас [на Западе] уже давно не думают. Во-первых, это правовое государство, справедливость закона, честное правоприменение. Во-вторых, регулярная смена власти через выборы. Вот и все, этим пока ограничивается европейский выбор для нас. Дальше, если мы пойдем по нему, перед нами возникнут развилки. Будем надеяться, что к этому времени вы не совершите ошибок и нам будет легче выбирать.
***
После выступления в парижской опере французские издания и агентства передали новость о том, что Ходорковский якобы заявил о желании стать президентом России. Как выяснилось позже, журналисты поторопились, вырвав из контекста фразу экс-главы компании ЮКОС и опубликовав новость с пометкой «срочно». На самом деле, отвечая на последний вопрос Петра Смоляра, Михаил Ходорковский сказал ровно следующее: «Мне не было бы интересно быть президентом Российской Федерации, когда страна развивается нормально. Если вопрос встанет о том, что будет необходимо преодолеть кризис и произвести конституционную реформу, главной в которой является перераспределение президентской власти в пользу суда, парламента и гражданского общества, эту часть работы я готов буду выполнить».
Аплодисменты. Михаил Ходорковский встает и молча выходит.
