Нет сомнения, что, в отличие от недавних годовщин Александра Герцена и Михаила Сперанского, двойной юбилей Петра Аркадьевича Столыпина (150 лет со дня рождения и столетие со дня смерти) будет отпразднован с фанфарами. К 11 сентября возведут и запланированный памятник на Краснохолмской набережной, первый камень в основание которого заложил еще весною сам новый/старый президент Путин. Столыпин — его герой. И шумиха в СМИ поднимется знатная. Покуда она не началась, попробую добавить несколько штрихов к портрету путинского героя — тех, что в шуме официального празднества упомянуты не будут.

Не в последнюю очередь задуманы эти празднества, как ответ на недавние волнения либеральных «новых декабристов» (они же «бандерлоги»). Столыпин, однако, никогда не оскорблял либеральных соотечественников, хотя ему тоже приходилось им отвечать, и не раз. Но отвечал он им с большим достоинством: «Вам нужны великие потрясения, а нам — великая Россия». И хотя разница в выражениях бьет в глаза, Путин, я думаю, именно это и бросил бы в лицо протестующим — будь он воспитан не в ленинградской подворотне, а в императорском кадетском корпусе.

Интересно, что в Советском энциклопедическом словаре, которым пользовались в Высшей школе КГБ, где Путин продолжал свое образование, Столыпину дана менее героическая характеристика. Про великую Россию там нет ничего, зато есть вот что: «Определял правительственный курс в годы реакции 1907-1911. Организатор контреволюционного третьеиюньского переворота 1907».

Даже отбросив советскую дребедень («контрреволюционность» и пр.), не уйти от факта: антиконституционный государственный переворот (фактически путч) 1907 года действительно организовал Столыпин. И «столыпинские галстуки» действительно вошли в народный фольклор. Тут образ путинского героя начинает вдруг странно двоиться, и на белых перчатках безупречного воителя за Великую Россию вдруг проступают пятна крови, чему отчасти способствовал знаменитый рассказ Леонида Андреева о семи подозреваемых в терроризме, приговоренных к смерти и повешенных военно-полевой офицерской «тройкой» по столыпинскому указу, по странной случайности так никогда и не представленному для утверждения Государственной Думе. Таких повешенных было не семь человек, а шесть тысяч.

Я понимаю, что после массовых чекистских экзекуций тех же офицеров во времена гражданской войны эти цифры покажутся, пожалуй, сущей мелочью. Но ведь «столыпинские галстуки» практиковались ДО чекистских художеств. И, можно сказать, приучали народ к бессудным массовым экзекуциям. Именно так во всяком случае понимал их Лев Николаевич Толстой, когда писал в своем антистолыпинском манифесте «Не могу молчать!», что «все эти насилия и убийства, кроме того прямого зла, которые они приносят жертвам насилия и их семьям, причиняют еще большее, величайшее зло, разнося быстро распостраняющееся, как пожар по сухой соломе, развращение всех сословий русского народа. Распостраняется же это развращение особенно быстро среди простого рабочего люда потому, что все эти преступления, превышающие в сотни раз все, что делалось ворами и разбойниками и всеми революционерами вместе, совершаются под видом чего-то нужного и хорошего, необходимого».

Если верить Толстому, столыпинское «развращение всех сословий русского народа», его бессудные казни, совершавшися «под видом чего-то нужного и хорошего», были — хоть старый провидец и не мог этого знать — своего рода подготовкой русских умов и душ к чекистскому террору, наступившему в «развращенной» стране всего лишь десятилетие спустя.

Отступление в современность

Могу себе представить, какое негодование вызовет эта неприкрашенная, демифологизированная история Столыпина (со всеми, как говорят американские историки, его «бородавками» — «warts and all») у только что назначенного министра культуры Владимира Мединского. Его-то ведь и назначили как признанного борца с «мифами» о прошлом России, способного избавить это прошлое от таких кровавых «бородавок». На этой своей борьбе (не путать с Mein Kampf) Мединский, по его собственным словам, миллионы заработал. А тут скандал: кровавые «бородавки» у путинского героя! Да еще в преддверии памятника! Кому же, как не министру по борьбе с «мифами», придется за них отдуваться?

Однако фирменный трюк Мединского — «все это миф» — тут не пройдет: слишком много свидетельств осталось, сотни газетных статей. Столыпин, как мог, пытался погасить скандал: 206 газет были его указом закрыты, редакторы отданы под суд. Но Толстого «закрыть» он не мог, и толстовский вопль ужаса услышал весь мир.

Есть, правда, у Мединского еще один стандартный ход. Да, революция умирала в 1906 году своей смертью, но ее террористическое «охвостье» оставалось и нужно было его ликвидировать. Вот и вешали, куда денешься? Для нужного ведь, для хорошего дела вешали, — чем не аргумент? Только Толстой уже на него ответил. Не было в России шести тысяч террористов. Подозреваемых в терроризме вешали всех без разбора. По доносам, без суда и следствия. Конечно, были среди повешенных и террористы, но кто знает, сколько попало под раздачу совершенно невинных душ? И на чьих руках кровь этих невинных?

Слева направо: Петр Столыпин в своем кабинете в Зимнем Дворце, 1908 год; виселицы — "столыпинские галстуки"

Видит бог, один лишь хорошо знакомый нам по чекистскому террору аргумент остается у Мединского — лес рубят, щепки летят. Столыпин в итоге своего добился: с «охвостьем» было покончено, а победителей не судят — в иезуитскоей морали «цель оправдывает средства». Поставить памятник в центре Москвы с камнем, заложенным в его основание наследником тех же чекистов, есть жест признания, что правительство, этот памятник задумавшее и одобрившее, исповедует эту самую мораль.