Несмотря на объявленный российским правительством курс на модернизацию, научно-технический потенциал России сокращается. Так, опубликованное в апреле исследование Thomas Reuters выявило, что Россия не входит в группу лидеров ни по одному из 100 приоритетных направлений современной науки. Доклад Российской ассоциации содействия науке (РАСН), вышедший в конце прошлого года, охарактеризовал состояние российской науки как катастрофическое. Аналитик ИСР Ольга Хвостунова разбиралась в причинах кризиса российской науки и его последствиях для будущего страны.
Научные потери
В декабре прошлого года президент Курчатовского института Евгений Велихов, возглавляющий Российскую ассоциацию содействия науке, опубликовал исследование, в котором нынешнее состояние российской науки охарактеризовано как «катастрофическое по целому ряду объективных показателей». Среди причин катастрофы авторы доклада называют несовершенство нормативно-правовой базы в научной сфере, резкое сокращение финансирования в 1990-е годы и прежде всего отсутствие внятной государственной стратегии.
Несмотря на то что у академика Велихова неоднозначная репутация в научной среде (например, он достиг бОльших успехов в предпринимательской деятельности, нежели в академической, с 1992 года возглавляя корпорацию «Росшельф»), в представленном им исследовании отмечен ряд важных для нынешней науки моментов. «В XIX–XX веках наука в России опиралась в первую очередь на развитие российской инженерно-технической школы, позволявшей стране лидировать или по крайней мере выступать на равных позициях с промышленно развитыми странами», – пишут авторы доклада. Успех этой школы обеспечивался благодаря «общему государственному целеполаганию», которое связывало в единую систему науку, образование и промышленность.
«Плановая “экономика знаний” СССР принципиально опиралась на “культ знаний”, особенно в области точных наук, – отмечают авторы, – который в результате целенаправленной политики государства удалось сформировать и поддерживать в общественном сознании практически до 1991 года». Фундаментальная наука (академическая, отраслевая, вузовская) в СССР была одним из масштабных стратегических проектов, которые всегда щедро финансировались государством. Ее результаты были предназначены на создание долгосрочных сложных технических систем высокой надежности – в первую очередь военного назначения. Собственно, на базе этих систем многие секторы экономики продолжают относительно успешно функционировать до сих пор.
Однако после распада Советского Союза связь между наукой, образованием и промышленностью была прервана. По оценке экс-президента Российской академии наук Юрия Осипова, после распада СССР, в 1990-е годы, финансирование науки сократилось в 12–15 раз. За этот период Россия пережила самую масштабную утечку высококвалифицированных научных кадров за свою историю, в результате которой из страны уехали от 100 до 250 тыс. ученых, причем в наиболее активном возрасте – от 30 до 50 лет. На сегодняшний день только в США проживают более 16 тыс. докторов наук – выходцев из бывшего СССР.
Вместе с финансированием упал и престиж науки. Как отмечают авторы велиховского доклада, «государственным и общественным авторитетом стали личности, зарабатывающие деньги по принципу “максимальная прибыль за минимальное время”». Положение в бюрократической иерархии стало важнее реальной научной деятельности. Персональная ответственность за результаты работы сменилась коллективной ответственностью, а в некоторых случаях – отсутствием ответственности как таковой, что подрывает сами основы научного развития.
Кроме того, произошла «медиатизация» научных дискуссий в федеральных СМИ, дискредитировавшая авторитет научного знания в обществе и породившая огромное количество псевдоэкспертов. «Авторитет профессионального знания разрушают транслируемые федеральными каналами многочисленные дискуссии на темы, требующие профессиональных знаний, проводимые профессионально неподготовленными ведущими в профессионально неподготовленных аудиториях, – говорится в докладе. – Эти дискуссии создают у участников и зрителей иллюзию причастности к решению сложных научных, технических, политических и других проблем и одновременно уверенность в том, что решать такие проблемы может каждый, независимо от имеющегося у него образования и опыта практической работы».
Среди отстающих
Анализ внутреннего состояния российской науки подтверждается независимыми оценками, которые приводит в своих исследованиях Thomas Reuters, одна из крупнейших исследовательских компаний в мире. Последние два отчета, опубликованные ею, наглядно иллюстрируют тот факт, что на международном рынке знаний российская наука превратилась из передового игрока в догоняющего.
Так, в апреле этого года Thomas Reuters опубликовала данные о 100 наиболее развивающихся научных направлениях в мире за последние пять лет. Эти направления были выделены в рамках каждого из десяти научных кластеров: сельскохозяйственные науки, клиническая медицина, биология, химия, физика, математика, социальные науки и др. Методология исследования учитывала количество цитируемых работ в ведущих мировых журналах и число последующих ссылок на оригинальные публикации. Ни в одной из этих групп Россия не вошла в десятку лидеров, среди которых фигурируют в основном США, Китай, Япония, Германия, Великобритания, Франция и Австралия.
Несколько ранее, в феврале 2013 года, Thomas Reuters опубликовала другой доклад, посвященный глобальным исследованиям и значению инноваций в странах БРИКК (Бразилия, Россия, Индия, Китай и примкнувшая к ним Южная Корея), которые, по мнению экспертов организации, активно развивают передовые научные дисциплины и тем самым оказывают влияние на глобальную экономику.
По данным Thomas Reuters, количество научных публикаций из России колеблется в районе 25 тыс. в год. Однако за последние 30 лет (за точку отсчета принят 1981 год), Россия, находившаяся в группе из перечисленных пяти стран на первом месте по числу публикаций, уступила всем четырем конкурентам, включая совсем небольшую по размерам Южную Корею. По числу публикаций в топовых мировых журналах, составляющих 1% общего числа научных изданий, Россия также проиграла всем конкурентам по БРИКК.
Динамика изменений числа научных публикаций, производимых пятью странами БРИКК
Стоит отметить, что данные Thomas Reuters могут показаться даже оптимистичными на фоне того, как видят ситуацию изнутри некоторые российские ученые. Так, по оценке Евгения Онищенко, сотрудника Физического института РАН, с 2010 по 2013 год спад числа научных публикаций из России составил порядка 10%, ознаменовав собой беспрецедентный провал в научном секторе. По его словам, ни в США, где бюджетное финансирование науки неуклонно сокращается, ни в Японии, несмотря на огромные потери, связанные с катастрофой на «Фукусиме», ни тем более в других странах БРИКК ничего подобного не наблюдается.
Доклад также показывает, что распределение российских публикаций по дисциплинам повторяет схему, заложенную еще в советское время: приоритетными направлениями остались физика, космос и математика. Однако сегодня во всем мире на первый план выходят науки о живом и прикладные дисциплины, которые в России развиты слабо. Кроме того, последние неудачи в космической программе (наиболее болезненной стала потеря автоматической межпланетной станции «Фобос-грунт» в 2011 году) свидетельствуют о постепенной утрате Россией передовых позиций в стратегических областях.
Самым слабым местом российской науки эксперты Thomas Reuters признали уровень внедрения инноваций в экономику. В России отмечена наиболее низкая патентная активность среди пяти стран БРИКК: «ситуация в России отражает проблемы общего падения инвестиций [в науку] и доверия в бизнес-кругах. В стране нет среды, которая обеспечила бы безопасное развитие коммерческой деятельности и инноваций», – поясняется в отчете.
Основной причиной сложившейся неблагоприятной ситуации, по мнению авторов доклада, также является недостаток финансирования. Так, в развитых странах размер государственных вложений в науку традиционно составляет порядка 2% ВВП и выше. По данным авторитетной исследовательской организации Batelle Memorial Institute, в 2011 году в США этот показатель составил 2,67% ВВП ($405,3 млрд), в Японии – 3,67% ВВП ($160,7 млрд), в Южной Корее – 3,74% ВВП ($55,8 млрд). В России объем государственного финансирования науки в 2011 году не превысил 1% ВВП ($23,8 млрд).
Инвестиции в тщеславие
Недостаточное финансирование российской науки – не новый и довольно расхожий факт. В российских СМИ регулярно разворачиваются дискуссии по этой проблеме. Например, в ответ на публикацию отчета Thomas Reuters член-корреспондент РАН, глава Института США и Канады Сергей Рогов написал статью о тяжелых буднях академии, которая, несмотря на мизерное финансирование, продолжает оставаться «чуть ли не единственным уцелевшим оплотом науки в стране». «Не секрет, что уже на протяжении многих лет РАН фактически ведет борьбу за выживание, – пишет Рогов. – В 2009 году бюджет академии составлял всего 46 млрд руб., или $1,5 млрд. Эта сумма катастрофически мала и не превышает бюджет среднего американского научно-исследовательского института (в РАН – 435 институтов и научных центров)».
Здание Российской академии наук в Москве
О конкретных примерах плачевного состояния дел в российской науке в недавнем интервью «Газете.Ру» рассказал Андрей Ростовцев, заведующий лабораторией физики элементарных частиц Института теоретической и экспериментальной физики и один из создателей проекта по разоблачению плагиата «Диссернет». По его словам, выше уровня подготовки по специализации «физика высоких энергий», чем у выпускника МФТИ, в России трудно представить, однако администрация ИТЭФа предлагает аспиранту зарплату 1300 руб. в месяц. «При этом [администрация] сама неплохо получает, как топ-менеджеры в хорошем бизнесе. Сегодня в ИТЭФе разрушено научное сообщество. Оно не существует больше. И это произошло за последние полтора года. Многие уехали, кто-то работает уже в других местах, кто-то сидит на чемоданах».
Между тем в начале этого года между Министерством образования и науки и РАН разгорелась острая борьба на почве недофинансирования науки в целом и резких высказываний министра Дмитрия Ливанова в адрес академии, обвинившего ее в «нежизнеспособности и бесперспективности». Впоследствии министр извинился, пояснив, что считает неэффективной организацию работы ученых в РАН, которая, по его мнению, не соответствует мировым стандартам, и готов обсуждать вместе с научным сообществом вопросы дальнейшего развития науки в России. Возможно, некоторые сдвиги в работе РАН произойдут уже в ближайшее время. Избранный 29 мая 2013 года новый президент РАН Владимир Фортов (он сменил Юрия Осипова, руководившего академией последние 20 лет) уже пообещал ввести ротацию кадров высшего звена и бороться с бюрократией.
Однако кадровые решения вряд ли решат принципиальный вопрос финансирования. Если посмотреть на динамику государственного бюджетирования науки за последние десять лет, ситуация, казалось бы, улучшается из года в год. Так, в 2000-м расходы на науку составляли 17,4 млрд руб., в 2005-м они выросли до 76,9 млрд руб., а в 2011-м – уже до 319 млрд руб. Этими цифрами похвалился даже Владимир Путин после своей инаугурации в мае прошлого года. Тогда на встрече с академиками РАН российский президент даже пообещал довести расходы на науку до 1,8% ВВП к 2015 году, а в будущем – и до 2,5% («как в США»).
Но если прочитать статьи бюджета России на 2013–2015 годы, утвержденного в ноябре прошлого года, то очевидно, что заложенные расходы на науку откровенно противоречат заверениям президента. В 2013 году объем расходов на науку гражданского назначения предусмотрен в размере 324 млрд руб., в 2014-м – 310 млрд руб., в 2015-м – 307 млрд руб. Одним из немногих позитивных пунктов в этом бюджете станет то, что пока не запланировано сокращение расходов на ключевые научные фонды страны – Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ), важнейший грантодатель, проекты которого обеспечивают до трети публикаций российских ученых в ведущих мировых научных журналах, и Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ). В 2009–2011 годах бюджеты обеих организаций были секвестрированы на треть, что в итоге поставило под вопрос сам факт существования фондов. В 2011 году в их защиту развернулась мощная общественная кампания, к счастью, закончившаяся победой науки и здравого смысла. В 2013 году бюджеты фондов останутся на уровне прошлого года, 8 млрд руб. и 1,5 млрд руб. соответственно, и в будущем даже несколько возрастут.
Впрочем, как поясняет Евгений Онищенко, резкое увеличение финансирования гражданской науки «не более чем бухгалтерский фокус». По его словам, если смотреть на традиционные статьи научных расходов – федеральные целевые программы, академии наук, научные фонды, – то серьезного роста выделенных средств не наблюдается. «Разгадка проста: если еще недавно расходы бюджета на Федеральное космическое агентство не имели отношения к научным статьям, то теперь больше половины бюджета агентства идет по статье «прикладные научные исследования в области национальной экономики». Соответственно, крупнейшим получателем средств на прикладные научные исследования гражданского назначения стал именно Роскосмос, которому в 2013 году планируется выделить на эти цели 89 млрд руб.».
В этих условиях недоумение многих ученых вызывает особое отношение правительства к Курчатовскому институту, который значится в бюджете, выделяемом на науку, отдельной строкой. В 2013 году он получит 8,3 млрд руб. – больше, чем РФФИ. Загадка объясняется просто: его директором является Михаил Ковальчук, брат Юрия Ковальчука, председателя совета директоров одного из крупнейших банков «Россия» и друг Владимира Путина. С одной стороны, нет ничего плохого в выделении средств на один из ведущих исследовательских институтов России. С другой – ученые не могут не отметить, что при этом количество научных публикаций, которые производит институт, из года в год падает.
Есть и другие вопросы. Как с иронией написал в «Независимой газете» Владимир Захаров, академик РАН, регент-профессор математики Аризонского университета в Тусоне (США) и заведующий сектором математической физики в Физическом институте им. Лебедева (Москва), «Вдохновенные легковесные выступления главного идеолога “нано-когно-био”-прорывов М. Ковальчука очень сильно напоминают речи о необходимости и возможности преобразования природы. На развитие нанотехнологий правительство выделяет финансирование, в полтора раза превышающее бюджет всей Академии наук!»
В 2011 году Владимир Путин посетил Дубну для обсуждения проектов «меганауки»
На фоне общего секвестрирования бюджета науки попытки российского правительства освоить так называемую меганауку выглядят просто абсурдно. Меганаука предполагает реализацию масштабных проектов, аналогичных покорению космоса или созданию ядерной бомбы. В 2011 году на обсуждение правительственной комиссии по высоким технологиям и инновациям было представлено шесть таких мегапроектов (токамак ИГНИТОР, коллайдеры NICA и «Супер си-тау фабрика», синхротронный источник ИССИ-4, нейтронный реактор ПИК и лазерный Центр исследований световых полей), общая стоимость которых была оценена в 133 млрд руб. Из них в 2012 году были одобрены три с учетом иностранного участия: ПИК, получивший поддержку Германии, готовой предоставить оборудование на сумму 29 млн евро ($37 млн); ИГНИТОР, интерес к которому проявила Италия, заложившая в проект 80 млн евро ($96 млн); NICA, вызвавший интерес в ЮАР и некоторых странах СНГ.
Ответ на вопрос, зачем России дорогостоящие мегапроекты, если она не может решить проблемы выживания российской науки, прост. Недавно глава президентской администрации Сергей Иванов заявил, что мегапроекты в науке являются «залогом национального престижа» и что государство будет делать все для реализации этих проектов. Погоня за престижем, за которым читается неутоленное тщеславие российских властей, превратилась в самоцель: подобные эффектные проекты создают иллюзию движения вперед и модернизации России, но на самом деле играют роль ширмы, скрывающей реальное положение дел.
Цена вопроса
По общему мнению самих ученых, сложившаяся ситуация в науке создает угрозу национальной безопасности России. В постиндустриальную эпоху без науки и инноваций невозможно модернизационное развитие страны. Анализ показывает, что официальные заявления российских властей о важности российской науки не воплощаются в реальные шаги по усовершенствованию научного сектора, а участие в громких международных проектах только отвлекает внимание от проблем.
По сути ключевым вопросом для российской науки остается не столько отсутствие должного финансирования, сколько ее невостребованность на государственном уровне. В научном сообществе обсуждаются различные варианты «спасения» науки. Помимо общего мнения о росте инвестиций в научный сектор, ученые говорят о создании качественной, независимой системы экспертизы (peer review), которая определяла бы корректность тех или иных научных исследований, чтобы экспертиза не подменялась «удобным» для чиновника мнением. Эта система также снижает возможности для коррупции при распределении финансирования.
Упомянутый ранее Сергей Рогов также предлагает пересмотреть налоговую политику с целью стимулирования расходов частного сектора на НИОКР: «Инвестиции в инновации должны стать для частного сектора максимально прибыльными». Ученый считает, что эта мера поможет увеличить расходы на НИОКР до 2% ВВП (половину из них должен обеспечить частный бизнес), затем до 3% (до 2020 года), а к середине века – до 4–5% ВВП.
Однако политические тенденции последнего времени не позволяют рассчитывать на рост финансирования науки. На сегодняшний день в российском правительстве превалирует цинично-прагматичный подход: поддерживать существующую систему, искусственно продлевая ей жизнь при помощи косметических мер. Многие эксперты прогнозируют, что полный износ научной системы может наступить уже к 2020 году. Ее коллапс неизбежно приведет к серии кризисов в экономике, социальной сфере и государственном управлении. Иными словами, игнорируя требования ученых сегодня, российские власти приближают собственный конец. Только самую высокую цену за это, к сожалению, заплатят будущие поколения россиян.
