Институт современной России

Владимир Путин, конечно, не Иосиф Сталин. И в этом, пожалуй, его главная проблема. Еще в период первого президентского срока Путина называли «президентом половинчатых решений»: ему никогда не хватало политической воли и смелости пойти по более жесткому авторитарному пути развития страны, решиться на «закручивание гаек» по белорусскому сценарию, изменить Конституцию «под себя» и пойти на третий срок. Путин действовал не прямо, а опосредованно, медленно зачищая политическое поле от неподконтрольных элементов и выстраивая «вертикаль власти», опиравшуюся на два ключевых столпа.

Первый — информационное доминирование через контроль над массовыми СМИ. Второй — безальтернативность. На протяжении восьми лет (2000-2008) российскому избирателю планомерно задавали один и тот же вопрос: «а кто если не Путин?». Подразумевалось, что лишь он один способен взять на себя трудную историческую миссию восстановления страны из пепла, при том что вокруг — враги, и внутренние, и внешние, мыслящие исключительно категориями сегодняшнего дня и совершенно не понимающие, что такое ответственная элита. Вполне вероятно даже, что во все это Путин искренне верил и верит по сей день.

После возвращения Путина на пост президента (де-факто это произошло еще в сентябре прошлого года и привело к политическому уничтожению действующего на тот момент президента Медведева) наблюдатели начали гадать произойдет ли «ребрендинг» и станет ли Путин меняться под нужды страны, за последние четыре года значительно повзрослевшей и обретшей призрачную надежду на перемены. Не нужно тратить много времени на анализ, чтобы понять, что с момента фактического возвращения на так называемый третий (скорее, четвертый) срок Путин доказал только одно: за четыре года ничего в его поведении и менталитете не изменилось.

Инерция — самое опасное слово для современной российской государственности. Инерция в сознании элиты, инерция развития политического режима, инерция государственной политики, а также страх, что все выйдет из-под контроля и пойдет в разнос. И тут российская власть как раз глубоко ошибается: сегодняшний Кремль живет в плену своих тактических и стратегических ошибок, из которых можно выделить пять, способных загнать нынешнюю «верхушку» в ловушку собственных просчетов.

Ошибка номер один: российская власть склонна думать, что нынешние лидеры оппозиции — маргиналы, у которых нет поддержки реальной социальной базы

Возможно, это и было правдой до декабря 2011 года. Но в декабре Россия проснулась другой страной — впервые за 12 лет фактического путинского правления на центральные площади Москвы вышли (и не один раз!) более сотни тысяч протестующих. Ошибка лично Путина состоит в том, что он не желает видеть и принимать к сведению очевидное: не лидеры оппозиции вывели «разгневанный средний класс» на Сахарова и Болотную — люди пришли сами.

Проведя обыски в квартирах оппозиционеров 11 июня, власть наверняка пыталась поставить своего рода эксперимент: как отразится на акции протеста отсутствие на ней основных организаторов? Ответ неутешителен: на акцию пришли десятки тысяч человек, вышедших не только поддержать традиционные лозунги против власти, но и выразить протест против давления и запугивания властью лидеров оппозиции. Значительная часть участников акции весьма противоречиво относится, например, к фигуре Ксении Собчак, считая ее гламурной девицей, делающей пиар на новой модной политической тенденции. Но это отношение не играет никакой роли, когда нарушаются права Собчак–гражданского активиста.

Протест перестал быть маргинальным в декабре, когда приобрел свою легитимность за счет присоединения моральных авторитетов в лице известных и уважаемых писателей, деятелей культуры и шоу-бизнеса. Кажется, людям сейчас не нужны политические лидеры во главе колонн — им нужны выразители их дум. Протест перестал быть объектом манипуляций Кремля и стал полноценным субъектом российской политической жизни, заставляющим власть менять свои решения и пересматривать прежние стратегии. Именно протест заставил Кремль вернуть выборы губернаторов и упростить регистрацию политических партий. Кроме того, протест заставил власть бояться собственного народа настолько, что пришлось менять законы о митингах, позорясь и неубедительно оправдываясь перед европейцами. И власть продолжит стратегически проигрывать до тех пор, пока будет считать протест граждан своей страны лишь «технологическим сбоем», побочным эффектом «излишней свободы» для «зажравшегося среднего класса». Считать, что этот протест можно будет усмирить и обезвредить посредством хирургического вмешательства администрации президента и управления внутренней политикой страны.

Ошибка номер два: протест рассосется сам собой, стоит только немного этому помочь

Тактика Кремля сегодня легко прочитывается. Это дискредитация лидеров оппозиции, ужесточение законодательства о митингах, попытка вернуться к консолидации «путинского большинства» на основе идеи противостояния внутренним и внешним врагам. К сожалению для Путина, нынешний протест врос глубоко в социальные слои общества, значительно выйдя за рамки либеральной интеллигенции. Происходит самое страшное для власти: политический протест постепенно срастается с социальным. Сформировалась весьма широкая коалиция самых разных политических сил: левых, правых, социал-демократов, а также неидеологизированного и пока до конца не определившегося «среднего класса», просто-напросто пришедшего к пониманию, что так дальше жить нельзя. Отсюда —

Ошибка номер три: Кремль считает, что маргинальное меньшинство противостоит «путинскому большинству»

Путин абсолютно убежден, что в своих действиях он опирается на поддержку более 50% российских избирателей, что дает ему мандат и право — причем в соответствии со всеми демократическими принципами — действовать так, как он считает нужным. В этом заключается глубочайшее заблуждение президента, не желающего замечать, что пассивное большинство с конформистским и патерналистским сознанием, зависимое от государства и путинской щедрости будет голосовать, как надо, только пока поток нефтедолларов продолжает литься в российский бюджет. Это же большинство хладнокровно отвернется от своего национального лидера, как только пенсии и зарплаты станут снижаться или начнутся задержки с выплатами. Это пассивное большинство так же инертно, как и сам путинский режим, совершенно не привыкший к функционированию в условиях конкуренции и наличия реальных альтернатив.

Главное, что из этого следует: активное меньшинство противостоит сегодня вовсе не «путинскому большинству», как пытаются представить это прокремлевские эксперты и социологи. Активное демократическое меньшинство противостоит активному консервативному меньшинству, сконцентрированному вокруг власти, кормящемуся у власти и обслуживающего власть. Это активное меньшинство — назовем его условно «консервативным» — консервативно не по своей идеологии, а в силу проснувшегося инстинкта самосохранения. Консерватизм стал лозунгом «охранителей» (защитников путинского режима), главной стратегией которых является стратегия выживания через консервацию текущей системы управления государством и экономикой. Пассивное путинское большинство в этой схватке не только не участвует, но и мало что знает и понимает, не имея практического доступа к достоверной и объективной информации о происходящем в стране. Не случайно, задачей номер один Алексей Навальный назвал создание «доброй машины пропаганды» — системы распространения всей правды о «путинских друзьях», путях обогащения приближенных к «кормушке», коррупции, бесконечном вранье на госканалах.

Ошибка номер четыре: власть глубоко верит (не потому, что она искренне заблуждается, а потому, что так удобнее), что протест стимулируется и поддерживается Западом, Госдепом и другими «врагами народа», только и ждущими момента, чтобы организовать в России «цветную революцию» и свергнуть демократически избранный путинский режим

Достаточно вспомнить, какую истерику российские официальные лица устроили, когда в Москву приехал посол США Майкл Макфол, которого сразу обвинили чуть ли не в подпольной революционной деятельности. Истерика не прекращается по сей день: каждое действие Макфола рассматривается под лупой, каждое неосторожно выбранное выражение становится поводом для информационных атак. Нужно ли вспоминать про фильм НТВ «Анатомия протеста», где прямо сообщалось, что российская оппозиция получает деньги из-за рубежа?

Можно долго рассуждать о том, действительно ли российские власти верят в свою собственную пропаганду. Посмею предположить, что отчасти это так. У российское элиты, особенно приближенных «силовиков», есть весьма четкое представление о враждебном окружении, о намерении и готовности США использовать любую возможность, технологии и ресурсы для разрушения России. Лидеры оппозиции в данном случае видятся Кремлю вовсе не субъектами, не актерами политической жизни, а лишь бездушными инструментами в руках других игроков. Это слепое нежелание признавать в своих собственных гражданах выразителей интересов самых разных социальных групп — самое опасное заблуждение власти, как снежный ком влекущее за собой другие политические просчеты.

Проводя обыски у лидеров оппозиции, власть считает, что бьет по «заморским менеджерам». На самом же деле она, сама того не понимая, стимулирует новую волну настоящего, гражданского, искреннего протеста «снизу», способного, в отличие от пассивного путинского большинства, к самоорганизации, самоконсолидации и реальному политическому действию. Принимая новый закон о митингах, по сути развязывающий властям руки на самые жесткие меры против несанкционированных акций оппозиции, Кремль подталкивает протест к бОльшей изобретательности, к поискам моделей аккумуляции финансирования и распределения ресурсов, к быстрой адаптации к любым неожиданностям. Протест будет становиться более жестоким и при этом более гибким и менее уязвимым в отношениях с властью. Наконец,

Пятая ошибка власти: Кремль продолжает думать, что держит систему под управлением, в то время как система давно управляет Кремлем

Правящая элита оказалась заложником выстроенного Путиным режима «ручного управления», в котором постепенно перестают работать законы и институты экономики и власти, и каждое, даже мелкое решение становится политическим. Целые отрасли при этом выводятся из-под действия российского правого поля — для них создаются уникальные правовые режимы, когда для набора «приближенных» лиц формируются уникальные привилегии и права доступа к ресурсам. На сегодняшний день в России в полной мере сформировалась ситуация, функционирующая по правилу «для своих — все, для остальных — закон».

Как заметил Михаил Дмитриев в своем недавнем докладе Центра стратегических разработок, уже сейчас можно наблюдать, что власть теряет контроль над событиями: «Управляемость ослабляется, на местах появляются новые руководители, которые уже от власти не сильно зависят, и каждый из них в кризис начнет лодку направлять туда, куда выгодно ему как политику, общающемуся с населением».

Своя оппозиция может появиться и внутри правящей элиты — по мере утраты политического контроля такая оппозиция будет нарастать, считает президент ЦСР. Демонтаж вертикали власти, произойдет скорее «хаотически» — в условиях кризиса, когда власти придется реагировать на непредсказуемые события. А вероятность нового глобального кризиса (по данным на май этого года) — выше 50%. Эксперты ЦСР предсказывают дальнейшее распространение политического насилия, режим реакции и сдерживание насущных реформ.

Итак, путинский режим находится в состоянии обороны, пытаясь отвоевать свою неприкосновенность, защититься от требований перемен и от любой конкуренции / альтернативы. При этом режим не обладает ни осмысленной стратегией развития, ни пониманием структуры своих собственных приоритетов — даже невооруженным взглядом видно, что выбор приоритетов осуществляется ситуативно, в зависимости от того, в чьих интересах принимается каждое отдельное решение. Понятие универсальности полностью противоречит логике существующей системы принятия политических решений. А это логика саморазрушения, самообмана и глубоко сидящих в сознании путинской элиты иллюзий и страхов. Прогноз для такого режима не может быть утешительным: его ждет эрозия и распад изнутри, а народный протест лишь подтолкнет эти процессы неизбежного разложения и краха.