Крымская легенда

О Крыме удобно заявлять, что мы его освободили, возвратили, спасли русских. Слушатели ликуют. Но вранья слишком много. Путин сказал, что Крым – земля исконно русская, хоть и знает, что православие в Крыму принял Владимир, князь киевский. А «Повесть временных лет» и другие памятники той поры на русский приходится переводить, они написаны на древнем языке, общем предке украинского и русского. Но ни Киев – мать городов русских, ни его удачная дочь, великороска Москва, Крымом не владели, и в состав Российской империи он вошел лишь в 1783 году, когда в Петербурге правила Екатерина II. Но и тогда не стал русским. Жили там разные народы, и советская власть признала право самого большого из них, крымских татар, на автономную республику. Издавна там жили греки, и еще болгары, и армяне, и караимы, и евреи, и русских прибавилось. Меж собой они под русской властью объяснялись по-русски, приезжий мог решить, что большинство там русские. Но так стало гораздо позже.

К 1944 году евреев, понятно, не осталось, да и караимов убавилось. Работали немецкие нацисты. Остальных выселили советские: крымских татар – якобы за пособничество немцам – поголовно. Автономную республику переименовали в область и заселили русскими. Они въезжали в опустевшие татарские дома – иные, чем в России.

В отличие от других выселенных народов крымских татар «реабилитировали» не после ХХ съезда, а только в 1967 году и лишь формально. На Кавказе я видел поселок, построенный для балкарцев у подножия горы, на которой стояли разрушенные дома, откуда выселяли при изгнании. А для крымских татар не то что не строили, а сам возврат затрудняли. Лишь в независимой Украине стало легче. При разводе СССР Ельцин об этом нераскаянном геноциде не вспомнил, не предложил помощи не сумевшим вернуться, пусть не в захваченные русскими дома, но хотя бы на родину. При Аденауэре и Эрхарде Федеративная Германия, не такая еще тогда богатая, помня о холокосте, помогала Израилю, а Россия крымским татарам не помогала, и тамошние русские уже поговаривают, что надо бы татар опять выселить, и теперь, когда Россия забрала Крым, те думают, как быть. А Путин звонит Джемилеву, будто сам ни при чем.

Врут не только для того, чтобы задним числом выгородить советскую власть, но и главным образом для удобства нынешней. Каких только нелепостей не городят, объясняя, что Хрущев подарил Крым Украине. А он не мог ей ничего дарить, поскольку самостоятельность Украины была формальной. Он взвалил на Украину снабжение Крыма водой и электричеством. Подарил обязанности. Как там было без воды и электричества, теперь, возможно, вспомнят. Но нельзя забыть, что советский Крым был сделан русским насильно, путем особо злостного лишения его основного народа права на возврат. А обойдись власть с татарами, как с теми же балкарцами, помоги вернуться, восстанови республику татар Крыма, может, и не держались бы они за Украину. Может, и в Россию бы вернулись, посчитав, что надругался над ними не русский народ, а советская власть. Но Путин делает вид, что его власть не советская, а отношение не изменилось, и чувство недоверия к русской власти не проходит. Путину и его элите не реальный Крым нужен, но легенда о своей земле, которую отняли, а он вернул. На фоне таких легенд легче захватить Украину, которой Крым навязали, чтобы она его спасала. Россия историческую справедливость там не восстанавливает, а попирает.

 

Украинская история

Об Украине в Москве заявляют, что она несостоявшееся государство. В заявлениях звучит самодовольство. Это ведь мы не даем ей состояться. Путин не первый, не будем все валить на него, есть богатая традиция. Украинцы и русские были братскими народами. Но в пору феодальной раздробленности произошло монгольское нашествие, надломившее, если не сломавшее братство. Нашествие в первой половине XIII века особенно тяжким оказалось для нынешних украинских, старых киевских земель, к тому времени уже сто лет раздробленных. Более новые, ныне русские, северо-восточные города – Ростов, Суздаль, Владимир, – хотя тоже нашествия не избежали, но пострадали меньше. С той поры, с XII–XIII веков, и начинается формирование отдельного украинского и отдельного русского народов. Младший русский был удачливее, в 1381 году нанес удар покорителям в Куликовской битве, а после ноябрьского Стояния на Угре в 1480-м Московская Русь стала независимой. А старые украинские земли – и киевские, и черниговские, и галицко-волынские – сблизились, а в XIV веке объединились с Великим княжеством Литовским и с ним вошли потом в Речь Посполиту, в Польшу, где им пришлось хуже, чем в союзе с Литвой.

Лишь в середине XVII века Богдан Хмельницкий попросил присоединить Украину к Российскому царству, нарушившему потом все обещания, которые сперва дало. Полтысячелетия раздельного существования не стерлись. И дальнейшие триста лет двух народов в одном государстве не стерли различия. Власти лишали украинцев прежних вольностей, Екатерина их закрепостила. Это тоже оставило след, и право украинцев на отдельное, неподчиненное существование бесспорно. Отрицая различие народов, можно лишь усугубить неприязнь к России, что наши власти делают успешно. Но не зря в Киеве в XIX веке возникло Кирилло-Мефодиевское братство, не зря в 1917 году шла борьба за независимость Украины.

Даже среди украинских коммунистов многие, позднее расстрелянные, хотели видеть советскую Украину украинской. А нас, по Солженицыну, учат, что русские и украинцы – один народ. Но ведь итальянцы и французы не один народ, хотя Франция у Италии переняла не меньше, чем Москва у Киева. Сербы с хорватами, имея общий язык, тоже два разных народа. У русских с украинцами и языки разные. Может, украинцы в чем-то неправы, но пусть сами разбираются. А навязывать суверенному государству советы, указания и приказания мы не вправе.

 

Русская правда

Это не только крымские и украинские факты и тревоги – это глобальный сюжет. На прямой вопрос «Хотите ли вы войны?» наши начальники отвечают, что не хотят. И не лгут: они хотят не войны, а беспрекословного подчинения. Но без ввода войск им не подчиняются. Чернышевский сказал, что Россия – страна рабов. Лермонтов раньше и точнее сказал: «страна рабов, страна господ». Господские повадки России беспощаднее и острее рабских. Тяга к господству сильнее, чем к водке. Вера, что к успеху ведет не забота, не долг, не заинтересованность, а приказ сверху, в России незыблема.

При советской власти первенствовала партийность, власть единственной партии – прежде такую власть звали «самодержавие». Во всем правильной была ленинская идеология – прежде такую идеологию звали «православие». Нерушимо было единство всех во всем – прежде такое единство звали «народность». Когда Ельцин отбросил партию и идеологию, остались самодержавие, православие и народность. Так страна и живет. От того, как зовете вы господ – наркомами, министрами или олигархами, товарищами или прямо господами, – суть не меняется. Но чтобы господствовать в Крыму, или на Украине, или еще где, крепким должно быть господство над самой Россией. И власть смекнула, усвоила, что, вырядив коммунизм гайдаро-путинизмом, она хозяйство не наладила и господство над миром не укрепила.

Есть, правда, разница, откуда считать хозяйствование неудачным. Можно считать с конца прошлого года, когда рубль дешевел, цены поднимались, а покупатели газа искали другие источники энергии. Можно с наших особых трудностей по выходу из недавнего мирового кризиса. Но рубеж был проведен не в 1991 году, а в 1917-м. Ленин тогда написал самую значительную свою книгу «Государство и революция», поныне определяющую нашу жизнь. В ней прагматик Ленин отчетливо поставил на место утописта Маркса. Хотя и тот не торопил отмирание государства, но как философ и частное лицо не мог не видеть, что революции с государствами не ладят. А Ленин в шалаше мыслил как гений политтехнологии и, низвергая одно государство, конструировал другое. Намечал его хозяином синдиката, объединяющего все хозяйство страны в единое, под единым руководством.

Двенадцать лет спустя план выполнили полностью. По нему жили при Сталине, Хрущеве, Брежневе. Просчеты легко объяснялись попутными событиями, насилием коллективизации, сменой руководящих вредителей, потерями войны, «волюнтаризмом» Хрущева. Но и в лучшие советские годы, в 1970-е, уняв чешских смутьянов, советский синдикат, подкармливаемый продажей ценных ископаемых, свести концы с концами не мог.

 

 

Экономисты Ельцина ввели капитализм, но забыли распустить единый синдикат и не вспомнили, что рынок – это стихия, а «с божией стихией царям не совладать». Они хотели быть и дома, и замужем, держать все поводки в одной руке, но ждать от ведомых разумной саморегуляции. Потому гайдаро-чубайсовские «реформы» девяностых и не вызвали инициатив, вспыхнувших в 1921 году при провозглашении НЭПа. Объявились лишь потанины да абрамовичи, так называемые олигархи, готовые к услугам. Производственно-рыночного рывка страна не совершила. Жила продажей дорожавшего сырья. Номенклатура хотела беспроигрышного капитализма для себя, чтобы не было законности и экономической свободы, при которых можно проиграть. Форма жизни западная, но что делать – на самом деле решает власть.

Ничего удивительного, что настроение людей радикально изменилось. 19 августа 1991 года на заставленные танками московские улицы вышло около миллиона безоружных граждан, вполне сознававших, что могут погибнуть, но очень уж не хотевших порядка, существовавшего в СССР. Слабую надежду избавиться от Союза, при всех оговорках, подал Горбачев и, пусть даже с его согласия, попытался отнять заместивший его ГКЧП. Те счастливые дни оказались грубым обманом, как некогда 25 октября 1917 года.

В 1917-м была революция, и хотя видимость изменилась – важные лица были не великие князья, а члены Политбюро, – в 1991-м номенклатуру не столько меняли, сколь передвигали, заводы и фабрики перестали быть государственными, перейдя к олигархам. Обыкновенный человек остался ни с чем, поверив, что таков обещанный капитализм, и вспоминал СССР, где давали прожиточный минимум, а взамен требовали политического безмолвия да иногда участия в показухе. Он толком не знал, как в СССР велось хозяйство, – о кризисе конца 1970-х в газетах не писали. А родившимся после его распада вообще может показаться, что СССР мог остаться сверхдержавой. При всем различии побуждений – растущего бессилия власти в хозяйстве и жажды вопреки всему остаться на вершине, несмотря на растущую массовую бедность, – и власти, и массы клонились к реставрации, которую и воплотил Путин. Началась новая эпоха.

 

Декларация намерений

Советский тоталитаризм противостоял буржуазной демократии на уровне идейных позиций 1848 года, словно о современном капитализме и уровне жизни рабочих в Европе не было известно. Теперь идет борьба не идей, а сторон: «наших» и «вражеских», не согласных подчиняться. Потому вторжение в Крым и угрозы Украине как декларации новой холодной войны не идеологизированы. Власти просто оглашают право русских делать за рубежом, что они хотят, и свободу России от правовых и моральных обязательств. Путин не счел себя связанным Будапештским меморандумом, поскольку на Украине шла революция. По меморандуму Украина передала России свое ядерное оружие в обмен на обязательство России, Британии и США обеспечить безопасность ее границ. Сообща нарушив это обязательство, Путин, Обама и Кэмерон показали миру, что их гарантиям верить нельзя.

Ссылаясь на украинскую революцию, Путин объявил власть Украины самозваной, словно ему не доложили, что в ответ на революцию законный парламент, избранный при прежней власти, как в России в феврале 1917-го, сформировал временное правительство. Правда, украинский президент не отрекся от власти, как честно сделал русский царь, а бежал за рубеж. Путин провозгласил свое право защищать русских в любом месте планеты и присоединять их территорию по праву самоопределения, подобно Крыму. Между тем право на самоопределение имеют лишь коренные жители. Проживание множества таджиков на московской улице не дает им права требовать ее присоединения к Таджикистану. Своими крымскими демонстрациями Путин навлек подозрения на миллионы честных русских людей, живущих за границей и при всей своей любви к России, русской культуре и языку не намеренных предавать страны, где поселились, – а именно к этому Россия их фактически толкает.

Советская власть внушала миру, что в благоустроенном ГУЛАГе коммунизм станет счастьем всего человечества, во что, пока не видели натуры, люди могли верить. Нынешняя власть говорит, что Россия другим не чета, у нее особые права и все должны ей подчиняться. Не «Германия превыше всего», как писал в XIX веке Гофман фон Фаллерслебен, считая, что объединение Германии важнее других дел, а Россия превыше всех, всех стран и народов.

События в Крыму и на Украине равноценны таким заявлениям. При всем их трагизме наивно считать их местными. Россия может захватить Луганск, Донецк и Одессу, может захватить Киев и Львов, а может даже вернуть Крым, удержав Севастополь, – неслучайно она присвоила их как два отдельных субъекта. Россия сделает все, что стерпит остальной мир в меру своего понимания новой позиции Москвы, повторяющей старую позицию СССР. Не менее важно видеть, как эта новая позиция преображает Россию. Вспоминают дела нацистов в остальном мире. Только и говорят: аншлюс, Мюнхен, Обаму равняют с Чемберленом, Путина – с Гитлером. Но мало кто вспоминает, как двенадцать лет нацизма уродовали Германию и какой трудный очистительный процесс проводили Конрад Аденауэр, и Вилли Брандт, и Карл Ясперс, и другие, возрождая ее западную часть. А в восточной части нацизм крепче застрял потому, что коммунизм, его сменивший, очень на него походил.

Россия после семидесяти лет коммунизма если и начинала при Горбачеве очистительный процесс, то свела его на нет якобы «вставанием с колен». Но на колени она не опускалась, в отличие от Вилли Брандта, сделавшего это перед памятником погибшим в варшавском гетто. Преступления советского времени у нас до сих пор норовят прикрыть полетами в космос. Правящий класс надеется продолжить прошлое. А оно прервалось не по недоразумению. При Брежневе в стране недоставало всего, кроме оружия, но партия, ведшая народ к светлому будущему по крови афганцев, кормила народ величием. Ельцин отбросил утопию и допустил условную частную собственность, но власти он удержал больше, чем генсеки. Режим был тоталитарным, хотя стыдливо звался авторитарным. И кровь все текла – и в Чечне, и в Грузии, и уже на Украине.

Беда не в том, что члены Советского Союза развелись, а в том, что развод совершили втайне от семей, обнажив трагедию лишь там, где дело доходило до введения войск. В Тбилиси били саперными лопатками, в Вильнюсе стреляли. В России, утвердив Беловежское соглашение, не подумали, что в ней самой немало народов, достаточно многочисленных, способных заявить об отделении. Даже о русском народе не подумали, не объединили, пусть в составе федерации, русские края и области в отдельную Русскую республику, имеющую самостоятельный голос. И Россия никак не определится, то ли она урезанный Советский Союз, то ли она вся целиком, с чеченцами и татарами, с чувашами и бурятами, национальное русское государство, в котором вспомнить, что ты – не русский, стало уголовным деянием. Путин заявил, что Украина из Союза вышла неверно. Но ведь выходили вместе – значит, и Россия вышла неверно? Почему же президент раньше об этом не беспокоился? Потому что он и раньше, и теперь убежден, что республики не из Союза вышли, а от России ушли. И теперь он их воссоединяет.

 

Когда начинать бояться?

Можно показать, что для России возврат в СССР смертелен, что само существование России в виде РСФСР мешало ей наладить здоровое хозяйство. Об этом пишут многие, но упускают из виду, что вцепившуюся во власть подновленную номенклатуру беспокоит не положение и будущее русского народа и тем более других, а возможность и дальше удерживать власть. Для этого лучше всего, как в СССР, поддерживать мобилизационно-патриотический дух и постоянную, пусть мифическую угрозу. Войну с Грузией затевали для этого, но быстрая капитуляция Запада сорвала мобилизацию России. Крымскую легенду разыграли лучше, но захват Украины покажет, что боевой дух, с которым Советы входили в Афганистан, не пропал. Без него население от реальности не уведешь.

А реальность состоит в том, что, желая быть развитой страной, Россия не может дальше жить по ленинской резолюции о единстве партии. Насильному единству, сооружавшему в Египте пирамиды, с усложнением хозяйства и общества приходится переходить к добровольному согласованию разных мнений. У нас их голоса плохо слышны и на выборах, и в текущей жизни. Территории, населенные разными народами, у нас формально называют автономиями, но своих президентов они избрать не вправе – их утверждает президент России.

В каждом обществе, не исключая российское, идет не только межнациональная, но и более активная классовая борьба. Чтобы общество было продуктивно, разные голоса должны звучать хотя бы в представительных органах власти, и в ходе борьбы искать компромиссы, позволяющие жить вместе. Разные голоса общества, приходящие к компромиссам, составляют суть демократии. Демократия – это горизонтали, решающие разные вопросы на разных уровнях, и вертикали, не сливающиеся в одну. Править должны одни, законы писать – другие, а судить – третьи. Иначе – самодержавие, абсолютизм, диктатура.

Но где народ безмолвствует, там и господа, отключившие обратную связь с народом, реальности не видят. Отсюда все беды России: ее население сокращается, развитие замедляется, промышленность отстает, культура скудеет. Все больше поддаваясь шовинистическому угару, она все упорнее лишает русский народ отдельного голоса и все чаще от его имени осаживает другие народы, насаждая русофобию.

Наша власть в себе не уверена и нарушает нормы затем, что дома ей нужен упреждающий зажим, который лучше всего работает в атмосфере войны. Но бояться Киселева и Рогозина не стоит: Путин, прежде чем нажать кнопку и превратить США в радиоактивную пыль, успеет понять, что в подобном самоубийстве нет смысла. Война ему нужна для внутреннего пользования. Войска он двигает туда, где нет сопротивления. Крым захватил – Запад развел руками, а как стал подтягивать войска к Украине – погрозил пальчиком. Говорят, от Симферополя до Парижа далеко, но ведь и от Саара до Волги было не близко. Кто не хочет погибнуть, должен оказывать сопротивление. Сейчас его опасно откладывать.