В середине марта Следственный комитет России предъявил Александру Хорошавину, тогда еще губернатору Сахалинской области, одного из богатейших регионов России, обвинение в получении взятки в особо крупном размере. По мнению политолога Татьяны Становой, последовавшие события оказались столь противоречивыми, что заставляют задуматься: это сбой в управлении вертикалью или признаки внутреннего раскола элит?
Басманный суд Москвы арестовал губернатора Сахалинской области Александра Хорошавина, который будет находится под стражей до 27 апреля. Фото: ТАСС
Последовавшие за арестом Хорошавина события свидетельствовали о том, что Кремль, опираясь на силовые структуры, намерен превратить это уголовное дело в показной антикоррупционный процесс. Но неожиданно близкие к власти фигуры объявили борьбу с коррупцией одной из главных угроз суверенитету России. Что же произошло?
Подобные процессы в отношении руководителей регионов имели место и ранее, однако арест Хорошавина несколько выбивается из общего ряда. Обычно судебные разбирательства происходят уже после того, как глава региона покидает свой пост. В прошлом году так произошло с губернатором Брянской области Николаем Дениным и его коллегой из Новосибирской области Василием Юрченко. Лишь глава Ненецкого автономного округа Алексей Баринов в 2006 году был арестован, формально все еще занимая должность губернатора, но до этого следствие публично велось около месяца.
Еще одна особенность дела Хорошавина заключается в том, что Сахалинская область не просто регион-донор. Здесь весьма сильны корпоративные интересы «Газпрома» и в особенности «Роснефти», для которой Сахалин является своего рода вотчиной. Хотя Александр Хорошавин был прямым ставленником одного из прежних глав этой нефтяной компании, Сергея Богданчикова, ему удалось сохранить рабочие отношения и с ее нынешним президентом Игорем Сечиным. Кадровые вопросы в регионе решаются при непосредственном участии Сечина, и любая попытка принять какие-либо меры за его спиной может быть воспринята как недружественный шаг.
«Копать» под сахалинского губернатора начал первый заместитель главы администрации президента Вячеслав Володин, информацию для него собирал Объединенный народный фронт (ОНФ). Хорошавиным был недоволен вице-премьер и полпред президента в Дальневосточном округе Юрий Трутнев. Свои претензии были и у министра по делам развития Дальнего Востока Александра Галушки, который считается человеком Володина: именно его Володин якобы двигал на место Хорошавина. Губернатор раздражал многим: и своей нескромностью (которую подтвердили проведенные обыски), и нежеланием пускать в подконтрольную ему область ОНФ, и показным региональным богатством. По информации источника газеты «Ведомости», в декабре прошлого года Юрий Трутнев критиковал областные власти за неэффективное использование бюджетных средств. В 2013–2014 годах Сахалин стал «бельмом на глазу» на фоне тяжелого состояния бюджетов подавляющего большинства российских регионов. Доходы консолидированного бюджета Сахалина за этот период выросли на 63% (с 95 млрд до 155 млрд руб.), налог на прибыль — в 2,3 раза (с 37 млрд до 86 млрд руб.). Еще одним поводом для раздражения, по версии «Ведомостей», могло стать распределение нефтяной ренты в пользу региона.
Впрочем, в действительности все гораздо проще: Кремль искал жертву, чтобы сделать ее объектом громкого уголовного преследования, за счет которого могли бы пропиариться и правоохранительные органы, и ОНФ, и сама федеральная власть, получившая возможность продемонстрировать свою силу региональным лидерам. Особенно актуально такое разбирательство на фоне нарастающих кризисных тенденций в стране: падения доходов населения, подорожания кредитов, рекордного уровня инфляции.
Никакого концептуального спора или межгрупповой войны на самом деле не ведется. Путинский режим сталкивается с традиционной для себя проблемой — невозможностью синхронизировать конкретные политические задачи
Однако неожиданно ряд приближенных к власти персон выступил с заявлениями, дискредитирующими борьбу с коррупцией как таковую. Сначала Олег Матвейчев, бывший консультант Кремля, сохранивший отношения с администрацией президента, опубликовал в своем блоге буквально следующее: «Нет такой внутренней угрозы, как коррупция. Это надуманная чушь, пришедшая к нам с Запада... Даже если бы у нас было все очень страшно с коррупцией, эта ситуация все равно не имеет никакого отношения к экономическому росту. Потому что экономический рост и коррупция не связаны абсолютно никак... Все разговоры о коррупции — это способы дестабилизации нашей внутриполитической ситуации. Все разрушения во всех государствах происходили под флагом борьбы с коррупцией. Поэтому всякий, кто борется с коррупцией, орет об этом и гнусит, — это прямой враг государства».
Схожую мысль высказала известная своими маргинальными предложениями депутат Госдумы Ирина Яровая. «Задача противодействия коррупции может быть использована для разрушения суверенитета государства. Мы очень обеспокоены тем, что происходит на Украине, где под видом борьбы с коррупцией была разрушена вся система государственной власти», — заявила она, тут же назвав разновидностью коррупции и введение санкций против России.
Возникает вполне закономерный вопрос: есть ли между российскими властными элитами консенсус в отношении антикоррупционной политики? Почему одна кремлевская «башня» сажает коррупционера, а другая называет этот процесс угрозой суверенитету?
Никакого концептуального спора или межгрупповой войны на самом деле не ведется. Путинский режим сталкивается с традиционной для себя проблемой — невозможностью синхронизировать конкретные политические задачи. Так, Володину нужен был показной процесс над «зажравшимся» губернатором, который и был принесен в жертву. «Жертва» оказалась на руку правоохранительным органам, ведь чем больше антикоррупционных дел, тем шире влияние и амбиции силовиков. Все это происходит на фоне растущих страхов власти перед «оранжевой революцией», возглавить которую, по мнению Кремля, может Алексей Навальный. Для Навального тема борьбы с коррупцией — наиболее эффективное орудие политической борьбы с режимом. Режиму это очень не нравится, поэтому у него возникает соблазн объявить борьбу с коррупцией антигосударственным делом. И неважно, что субъектами этой борьбы оказываются и Кремль, и силовики: Яровая прекрасно понимает, что в администрации президента ее слова будут интерпретированы правильно. Бороться с коррупцией позволяется только тем, кто находится внутри властной вертикали, а все, кто предпринимает подобные попытки извне, являются, по выражению Матвейчева, «прямыми врагами государства».
Но здесь возникает серьезная проблема: если в Кремле прекрасно понимают истинный смысл и контекст выступления госпожи Яровой, то в других ведомствах, считающих борьбу с коррупцией своей профессиональной задачей, подобные заявления могут вызвать как минимум раздражение. Среди силовиков, которые в путинской России выполняют преимущественно инструментальную роль (кого надо — задержали, кого надо — отпустили, вне зависимости от степени тяжести преступления, которая определяется не судом, а кремлевскими чиновниками), растет недовольство своим положением. Им непонятно, почему они должны отпускать преступников лишь по той причине, что они, например, люди Рамзана Кадырова. Им непонятно, почему Яровая, являясь депутатом Госдумы, а не просто общественным деятелем, называет борьбу с коррупцией преступлением.
Политика начинает проникать во все сферы функционирования государства, экономики и общества, переворачивая пирамиды приоритетов крупнейших игроков и нарушая их прямые корпоративные интересы. Отставка Хорошавина, с точки зрения Игоря Сечина, тоже пример такого вмешательства. Постепенно режим дрейфует в сторону такого состояния, при котором Володин окажется важнее Сечина, а ОНФ — важнее «Роснефти». В этом и заключается иррациональная деградация путинского режима.
