Институт современной России начинает серию публикаций, посвященных российским политическим заключенным. Список политзаключенных, составленный по критериям, разработанных под руководством Правозащитного центра «Мемориал», опубликован на нашем сайте. О том, кого и почему можно считать политзаключенным, эксперту ИСР Борису Бруку рассказал председатель совета Правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов.
— В одном из выступлений вы сказали, что тема политических заключенных в России становится «популярной, можно сказать, модной». Но с высоких трибун мы снова слышим, что политзаключенных в стране нет.
— Уже около двух лет освобождение политзаключенных остается темой номер один на повестке дня. С периода акций протеста 2011-2012 годов это было одним из основных требований к власти. Лозунг прозвучал в декабре 2011-го, и в течение нескольких недель или месяцев стало появляться если не обсуждение, то по крайней мере осознание проблемы. Надо отметить, что был сформирован целый ряд списков политзаключенных, которые нередко отражали совершенно различное понимание проблемы.
— Насколько актуальной является эта проблема для широкой общественности?
— Важно, что существует понимание того, что в стране есть политические заключенные. Где-то полвека назад московская, что называется, «тусовка» оказалась примерно в такой же ситуации: внезапно стало очевидно, что политические заключенные существуют как категория. После того как были осуждены Даниэль и Синявский, они были отправлены в гулаговские лагеря. Тогда выяснилось, что в лагерях находится огромное количество людей, осужденных по политическим статьям. То есть выпустили не всех и сажать продолжали, несмотря на заявления Хрущева; власть продолжала использовать уголовные репрессии как инструмент решения политических проблем. Нужно отметить, что какого-то общепризнанного определения понятия «политический заключенный» нет. Если сказать просто, то таковыми, наверное, считали хороших людей, которых арестовали нехорошие власти. А кто эти «хорошие люди»? Например, коммунисты могут сказать, что политическим заключенным является Квачков, а все остальные арестованы непонятно за что. Националисты могут представить свой список, тоже весьма сомнительный. Политзаключенный – это не обязательно хороший человек, не обязательно «наш» в узком смысле слова. Это осознание приходит достаточно медленно. Дело не в том, является ли тот или иной человек «нашим» или симпатичным какому-то определенному кругу людей. Пример – националист Даниил Константинов, признанный нами политическим заключенным, человеком, нуждающимся в помощи. Важным является то, что политические репрессии не могут быть способом решения проблем не только в отношении «хороших», но и в отношении тех, кто может считаться оппонентом.
— Вы затронули исторический аспект проблемы политзаключенных. В 1980-х –1990-х годах, как считается, ситуация улучшилась. Затем снова произошло ухудшение. Что изменилось в 2000-е?
— Я думаю, что если рассматривать 1980–1990-е годы, нужно принимать во внимание, в каких областях репрессивные ведомства считали, что могут продолжать свою деятельность. Например, фабрикация уголовных дел против ученых-шпионов – это начало 1990-х годов. В 1992-м были арестованы ученые-химики Федоров и Мирзаянов, которые сообщили о несоответствии действий страны, разрабатывающей химическое оружие, международным обязательствам. Тогда же начались репрессии против экологов: Никитина, Пасько, Сойфера. Я думаю, что речь идет о наличии репрессивных структур, которые не могут ничего не делать, не могут существовать, не показывая какой-то результат. Несколько дней назад, например, в Нижнем Новгороде было прекращено уголовное преследование трех активистов так называемого сообщества «Антифа-Раш». Изначально дело было представлено так, что будто существует организация с программой, уставом и членскими билетами. Учитывая то, что «Антифа» – это скорее анархисты, представить, что они делали программу, устав и членские билеты, достаточно сложно. По всей видимости, дело было сфабриковано. Когда у власти есть определенная политическая установка и когда отсутствует реакция со стороны общества, система работает. Сегодняшняя структура очень похожа: есть те, кто фабриковал дела против «леваков» в 1990-е, и есть те, кто фабриковал дела против нацболов или «Антифа» в 2000-е. Потенциал был сохранен во многом из-за того, что репрессивные структуры не были распущены или реформированы.
«Дело не в том, является ли тот или иной человек симпатичным какому-то определенному кругу людей. Политические репрессии не могут быть способом решения проблем не только в отношении “хороших”, но и в отношении тех, кто может считаться оппонентом»
— Что вы думаете о недавней амнистии, под которую попали и некоторые политзаключенные? Можно ли назвать это победой гражданского общества?
— Думаю, что отчасти можно. Потому что есть главное в нашем странном мире событие года: на самом деле 2013 год не закончился 31 декабря. Год завершится в начале марта 2014 года, когда закончится Олимпиада. Поэтому то, что произошло незадолго до начала Олимпиады, – это не случайное совпадение. Наводится определенный макияж. Нужно отметить, что вместо широкой амнистии, которая освободила бы много людей, в том числе политических заключенных, мы получили очень частную, очень узкую амнистию, которая во многом соответствует ранее высказанным властью установкам. Например, те, кто обвиняется в применении насилия против представителей власти, как, например, целый ряд узников Болотной, амнистированы не будут. Власть предпринимает какие-то действия в соответствии с повесткой дня, которая составлена не ей. Повестка по политическим заключенным была поставлена тем самым гражданским обществом.
Общество «Мемориал» было основано при участии Андрея Сахарова в январе 1989 года
— С учетом событий конца 2013 года можно ли говорить о появлении неких положительных тенденций?
— Думаю, что пока об этом рано говорить, ситуацию нужно отслеживать на более длительном временном промежутке. В последнее время произошла серия событий, которые в целом сложились в одно событие. Была проведена амнистия, которая снижает число самых проблемных, самых известных политических заключенных, в том числе экологов с судна Arctic Sunrise и Pussy Riot (те и другие обвинялись по статье «Хулиганство»). Также было принято решение о помиловании Михаила Ходорковского. Будет ли эта тенденция сохранена после марта 2014 года – во многом вопрос к российскому обществу. Также нельзя забывать о мировом сообществе, которому не в последнюю очередь адресованы все эти действия.
— Как вы считаете, почему решение об освобождении Ходорковского было принято именно сейчас?
— Потому что это один из наиболее проблемных для Путина политических заключенных. И его освобождение, как мы видим, улучшает имидж.
«Власть предпринимает действия в соответствии с повесткой дня, которая составлена не ей. Повестка по политическим заключенным была поставлена гражданским обществом»
— Осенью в «Мемориале» был подготовлен список российских политзаключенных. Что он собой представляет?
— Как вы знаете, представленный список политзаключенных не является исчерпывающим. Недавно мы внесли в него активистку из Дагестана Зарему Багавутдинову, арестованную летом. Также нами были внесены в список исламисты, осужденные в Челябинске. Они осуждены исключительно за членство в организации, запрещенной в соответствии с неопубликованным документом. И я думаю, что мы внесем еще некоторых арестованных и находящихся под судом на Северном Кавказе. То есть работа продолжается. В отличие от, скажем, 1960–1970-х годов, когда власть сама делала за нас большую часть работы, когда были политические статьи (например, статья 70-я), сегодня приговоры выносят по совершенно иным статьям. Более того, сейчас полномочия по применению уголовных репрессий для решения политических проблем спущены сверху вниз. Если раньше, для того чтобы посадить по ложным политическим обвинениям, направлялся специальный запрос в ЦК КПСС и можно как-то проследить, кто был посажен по политическим мотивам, сейчас вряд ли существует такое запрашивание санкции на Старой площади на каждый арест по политическим мотивам. Поэтому работа по выявлению таких людей должна продолжаться.
— Список политзаключенных основан на новых критериях признания политзаключенными. Насколько важной была разработка этих критериев?
— Критерии были разработаны большой коалицией правозащитных организаций Восточной Европы и бывшего СССР. Это попытка некоторого обобщения и формализации работы. Другое дело, что эти критерии не являются формально и автоматически применяемыми. Речь идет о внимательном изучении аспектов каждого отдельного дела и вынесении решения только после такого изучения. Здесь важно то, что критерии приняты достаточно широкой коалицией и представляют собой дополнительный рабочий инструмент. Мы, наверное, в течение года будем их использовать, пытаться определить, какие здесь есть подводные камни. В то же время, как я уже отметил, необходимо подробное изучение каждого дела.
— Есть мнение, что политзаключенные – это заложники у власти в ее борьбе с оппозицией. Что вы думаете по этому поводу?
— Отчасти это так. Другое дело, что это ненормальное состояние, когда власть с обществом воюет, когда в качестве одного из инструментов используются уголовные репрессии по политическим мотивам. Само по себе наличие политических заключенных – это очень тяжкий симптом, которого достаточно, чтобы поставить весьма неутешительный диагноз.
