Институт современной России продолжает серию интервью с экспертами о ситуации в России. Поскольку тенденцией последних лет стало вторжение государства в сферу культуры, в очередной беседе речь пойдет именно об этом. Журналист Полина Сурнина поговорила с театральным критиком Глебом Ситковским о попытках Минкульта контролировать творческий процесс, анонимных ревнителях нравственности и о том, как может выглядеть патриотизм в театре.
Полина Сурнина: Глеб, вы регулярно входите в экспертный совет национальной премии «Золотая маска», так что давайте начнем с нее. Краткая предыстория: первые атаки на «Золотую маску» начались еще год назад, но масштабная кампания развернулась в мае этого года, когда на заседании Союза театральных деятелей представители Министерства культуры заявили, что в премии «образовался нарыв», а через несколько дней первый замминистра Владимир Аристархов добавил, что финансировать «Маску» нецелесообразно, потому что из года в год она поддерживает постановки, «противоречащие нравственным нормам» и провоцирующие общество. Почему вдруг возникли вопросы к премии?
Глеб Ситковский: Видимо, чиновников не устраивает, что спектакли, которые им не нравятся, получают престижные премии. Поддерживать, с их точки зрения, надо что-то глубоко патриотическое. Хотя, на мой взгляд, патриотические спектакли надо поддерживать лишь тогда, когда они профессионально сделаны.
«Маска» устроена таким образом, что там с самого начала был придуман прозрачный механизм выдвижения номинантов. Чиновники не могут поверить, что экспертам по большому счету наплевать на политическую целесообразность выдвижения того или иного спектакля. Но это действительно так. В конечном счете работает всего один критерий: понравился тебе как зрителю спектакль или нет. И даже если кто-то из экспертов слукавит и проголосует за спектакль слабый, но политически для него важный (а такое, разумеется, случается), это не очень сильно повлияет на окончательный результат: ведь для этого надо, чтобы слукавило большинство коллег, а такое вряд ли возможно, слишком уж все разные. Поэтому, как ни удивительно, каждый год список номинантов выглядит вполне предсказуемым — вне зависимости от состава экспертного совета, который каждый год подвергается серьезной ротации. Да, бывают странные решения, бывают ошибки, но они, что называется, в рамках статистической погрешности, а в целом «Маска» достаточно объективно отражает самые важные театральные процессы. И спектакли того же Богомолова, которые чиновникам кажутся сомнительными с идеологической точки зрения, критики выбирают вовсе не для того, чтобы позлить чиновников, — просто нравится он многим, ну что тут поделаешь.
Итоги «Золотой маски» каждый год вызывают яростные споры, но в целом она самая объективная из театральных премий — именно поэтому так престижно ее получить. Смотришь на результаты прошлых лет и понимаешь, что если отбросить самые нелепые решения жюри и экспертного совета (куда же без них?), то перед тобой не просто история премии, а история развития российского театра. То есть каждый год «Маску» в большинстве своем получают действительно самые важные персоны и самые важные спектакли.
Переформатировать премию довольно сложно. Для того чтобы погубить «Золотую маску» силами государства, надо просто перестать к ней подпускать профессиональных критиков и позвать специально отобранных бойцов Министерства культуры, театроведов в штатском, которые привозили бы что-то сугубо государственническое, но очень плохое.
ПС: Пока такой перспективы не вырисовывается?
ГС: Кто же знает? Мы видим, что процессы разные происходят. Театр.doc вот закрывают, пытаются на них давить. В смежных сферах то же самое. Режиссеру Александру Миндадзе представители министерства сказали, что его фильм «Милый Ханс, дорогой Петр», который все-таки удалось выпустить и даже показать недавно на Московском кинофестивале, не соответствует исторической действительности, поэтому денег на него не дадут. Мединский и прочие чиновники от культуры считают: раз государство дает деньги, то оно вправе требовать, чтобы режиссеры снимали фильмы о том, чего хочется государству, и ставили спектакли, которые могут понравиться министру культуры. По-моему, это очень лукавый тезис. Такой же лукавый, как возмущенный вопрос «На что тратятся деньги налогоплательщиков?!». Послушайте, налогоплательщики бывают разные: одним нравится арбуз, другим — свиной хрящик. А если послушать этих ребят, то получается, что в стране есть налогоплательщики правильные, а есть неправильные.
ПС: Не разделяющие точку зрения Минкульта.
ГС: Недавно на заводе «Флакон» была разовая акция «На дне», оформленная как фотовыставка. Она представляла собой серию фотографий, на которых были изображены якобы непристойные сцены из разных спектаклей. И около каждой фотографии была табличка с суммой, потраченной налогоплательщиками на ту или иную постановку. Спектакли эти, к слову сказать, по большей части вполне громкие и успешные — налогоплательщики совершенно не возражают против того, чтобы потратиться на дорогие билеты, да и билетов этих иногда не достать. Устроил выставку некий независимый фонд «Искусство без границ». Кто входит в его состав, никому неизвестно: на сайте не указано никаких имен. То есть это какая-то анонимная организация, которая находит деньги, чтобы организовать выставку, и потом требует возбудить уголовное дело против режиссеров, театров и так далее. Но прокуратура почему-то не проверяет, на какие деньги существует этот фонд. Зато, наоборот, по заказу этих неизвестных обществу лиц проверяет известные театры и уважаемых в театральном мире режиссеров. Это никого не удивляет.
ПС: А что за спектакли там фигурировали?
ГС: Семь из двенадцати — спектакли Кирилла Серебренникова, почему-то он им особенно не понравился. Многие уже давно сошли из репертуара: «Голая пионерка» с Чулпан Хаматовой, поставленная в «Современнике», «Пластилин», который прославил Серебренникова лет 15 назад. А «дегенеративные» с точки зрения фонда театры — это какие? Ну, например, МХТ им. Чехова или Новосибирский театр оперы и балета. Успешные и посещаемые театры, в которые ходят те самые налогоплательщики, об интересах которых пекутся непрошеные защитники.
ПС: Насколько я понимаю, скандальный спектакль Новосибирского театра оперы и балета «Тангейзер» режиссера Тимофея Кулябина тоже публикой был принят очень хорошо.
ГС: Он вышел в декабре 2014 года. Было несколько премьерных показов, которые не вызвали никакого возмущения. Явный успех, положительные рецензии... Тимофей Кулябин — довольно молодой режиссер, ему 30 лет. То, что он человек одаренный, было ясно давно, но в последние два-три года он очень вырос. Два его драматических спектакля — «Онегин» и KILL («Коварство и любовь») — номинировались на «Золотую маску». А «Тангейзер» стал дебютом в опере, довольно удачным и не вызывавшим протесты зрителей до тех пор, пока по этому поводу вдруг не высказался новосибирский митрополит Тихон.
«Я уверен, что российский театр серьезно эволюционировал за последние годы. Будет обидно, если все, как часто бывало в истории России, испортит цензура. К сожалению, это вполне возможно, если за дело возьмутся люди, которые не ходят в театр и ничего в нем не понимают»
ПС: Свободы у режиссеров становится меньше?
ГС: Если имеются в виду попытки «наехать» на режиссеров, то да, они участились. Была, например, очень странная история, связанная со спектаклем «Анна в тропиках» в Электротеатре «Станиславский». Режиссер Грымов сходил на него и написал: мол, какой позор, героиня мочится на глазах у зрителей. Разумеется, она не мочилась, она обозначала то, что происходит в пьесе: там героиня от смущения описалась. Раньше это никого бы не задело, а сейчас вызывает возмущение ревнителей нравственности.
ПС: Какие претензии чаще всего предъявляются театру?
ГС: Ну тут все по шаблону: недостаточная патриотичность, упадок нравственности, оскорбление религиозных чувств. Еще ненормативная лексика. Хотя существует простой способ сделать так, чтобы никто не оскорбился и все остались довольны, — просто написать на афише, что «в спектакле используется ненормативная лексика». Если тебя предупредили, то не надо идти на спектакль лишь для того, чтобы оскорбиться. На западных фестивалях зрителей предупреждают о самых разных вещах. Например, когда Hey Girl! Ромео Кастеллуччи показывали в Авиньоне, на афише было предупреждение, что в спектакле есть громкие звуковые эффекты, и на входе для желающих выдавали беруши.
Думаю, что большинство зрителей, несмотря на предупреждение про ненормативную лексику или, скажем, про обнаженные тела на сцене, все-таки от похода в театр не откажутся. Ни мат, ни обнаженка не могут стать самоцелью для талантливого режиссера (а претензии, как правило, предъявляются именно к крупным фигурам отечественного театра) — это лишь вспомогательные приемы, нужные для того, чтобы проиллюстрировать какую-то большую мысль. Давайте лучше говорить об этих важных вещах — о жизни и смерти, о любви и ненависти, а не сосредоточиваться на мелочах. Если же тебя действительно способна оскорбить чья-то голая задница на сцене, то просто не ходи на такие спектакли — тебя же предупреждали.
ПС: Если говорить о будущем российского театра, вы настроены пессимистично или скорее наоборот?
ГС: По-моему, сейчас российский театр на подъеме. Еще лет пять-семь назад казалось, что вот умрут великие режиссеры и театр кончится, потому что все те, кто приходит на их место, просто пигмеи. В 1990-е годы и начале нулевых театр в России немножко замкнулся на себе. Почти не ставили спектакли о современной жизни, а ставили классику. То, что происходит сейчас, критики оценивают по-разному, но нельзя отрицать, что театр стал более разомкнутой структурой. С одной стороны, во многих спектаклях — прямо или опосредованно — говорится о том, что происходит в обществе. С другой стороны, отечественный театр теперь пытается вбирать в себя лучшее из смежных областей — из кинематографа, например, или современного искусства. Или, например, из таких «низких жанров», как театральный капустник.
ПС: Насколько мы включены в европейский театральный процесс?
ГС: Сейчас гораздо больше, чем раньше. Старшее поколение режиссеров и актеров, выросшее за железным занавесом, конечно, всегда интересовалось тем, что происходит в Европе, но интерес этот был почти теоретический. Какие-то европейские спектакли время от времени приезжали с гастролями в СССР, но все-таки мы и они варились в совсем разных котлах. И вот выросло новое театральное поколение, которое прекрасно разбирается в европейском театре. Сыграли свою роль международные театральные фестивали в Москве и Петербурге: «Балтийский дом», «Территория», NET, «Сезон Станиславского» и Чеховский фестиваль, который был первопроходцем в этой культуртрегерской миссии. Не говорю уж о том, что многие наши режиссеры целенаправленно ездят на европейские фестивали в качестве зрителей, чтобы понять, что происходит в других культурах. Словом, герметичность русского театра нарушилась, и, по-моему, это пошло во благо.
ПС: А что же делать с патриотизмом все-таки? Ему есть место в театральном искусстве?
ГС: Как ни странно, прошлый театральный сезон был страшно патриотический — в хорошем смысле. И это еще один повод для оптимизма — это означает, что наш театр, потихоньку интегрируясь с европейским, не забывает про собственные корни. Посмотрите, сколько ставится спектаклей про отечественную историю. Вот, например, на «Золотую маску» приезжал из Питера спектакль Джулиано ди Капуа «Жизнь за царя», где актеры в пространстве настоящего чердака читают исторические документы про народовольцев, и это звучит страшно актуально. Или возьмите спектакль Владимира Мирзоева по письмам Льва Толстого и Петра Столыпина в Театре.doc — это спектакль не только об истории, но и о нас сегодняшних. На мой взгляд, совершенно замечательный опыт получился у Михаила Бычкова — он поставил у себя в Воронежском камерном театре вербатим «День города» по мотивам разговоров с земляками, которые рассуждают о своей малой родине, но вместе с тем о большой Родине тоже. Мне кажется, это очень патриотический спектакль, не подразумевающий, разумеется, того, что актеры и их персонажи обязательно должны восхвалять свою родину, — они просто должны о ней думать и быть честны перед собой и зрителем. Ведь если ты заставляешь зрителя думать о судьбах страны, это и есть патриотизм. Очень много таких спектаклей за последнее время появилось. Правда, почему-то не все они нравятся чиновникам.
Я уверен, что российский театр серьезно эволюционировал за последние годы. Будет обидно, если все, как часто бывало в истории России, испортит цензура. К сожалению, это вполне возможно, если за дело возьмутся люди, которые не ходят в театр и ничего в нем не понимают.
