Поскольку за последние годы потребление массовой информации обществом увеличилось в разы, превзойдя все остальные виды человеческой деятельности по объему потраченного времени, понятие «информационное оружие» сегодня может прозвучать довольно банально. Впервые механизм воздействия средств массовой информации на общественное мнение был описан Уолтером Липпманом в 1921 году, и с тех пор были изобретены различные инструменты пропаганды, подтасовки фактов, формирования определенной повестки дня и десятки других «боевых средств». Дело Липпмана продолжил «отец современного пиара» Эдвард Бернейс, сформулировавший основные правила пропагандистского мастерства и подготовивший благодатную почву для множества последователей.

Заглянув в историю, мы увидим, каким образом пропаганда и СМИ способствовали успеху нацистской партии в Германии, а возможно, даже стали залогом этого успеха. Мы также увидим, как Сталин «промывал мозги» населению крупнейшей страны мира, увидим тотальную пропаганду, развернутую в период «культурной революции» Мао Цзэдуна, и его политику беспощадной цензуры. Стоит признать, что коллеги и последователи Бернейса внесли огромный вклад в эти «информационные войны».

В 1917 году появился советский нарратив — идеологический, марксистский и агрессивный. Он предложил идею борьбы пролетариата за свободу и равенство, однако свободу он понимал в ином, оруэлловском смысле — как подчинение личных интересов классовым. Правительства многих западных стран признали советский нарратив опасным оружием. Ответные меры, принимаемые ими на протяжении первой половины XX века, порой были отвратительными и жестокими. Во времена борьбы с «красной угрозой» власти США преследовали и депортировали тысячи бежавших из Европы социалистов и коммунистов. Со сторонниками коммунистической идеологии массово расправлялись во франкистской Испании. Все страны Запада так или иначе преследовали левых, стремясь нейтрализовать возможную угрозу диверсий. Позднее они перешли на усовершенствованный, «мягкий» арсенал, включавший «оружие», при помощи которого Запад пытался внедриться на советскую территорию и повлиять на ситуацию внутри страны (эти меры были, по сути, ответом на попытки СССР вмешаться в общественно-политическую жизнь западных стран).

Переломный момент наступил в 1991 году: с распадом СССР, одного из главных обладателей «информационного оружия», советский нарратив лишился поддержки. В то же время в мире развернулась серьезная дискуссия о том, повлияла ли борьба идеологий, возникшая в результате холодной войны, на трансформацию и характер западных массмедиа (эта дискуссия продолжается по сей день). Структурная модель этой мутации описана в монографии Хермана и Хомски (Herman & Chomsky) «Как фабрикуется согласие» (Manufacturing Consent, 1988). Однако цель данной статьи — не оспорить эту модель пропаганды или преумножить ее наследие, а скорее взглянуть на проблему с иной точки зрения, опираясь на результаты наблюдений за изменениями современного российского дискурса и инструментами информационной войны, используемыми Россией.

Новый старый нарратив

В этом контексте 1991 год особенно важен потому, что он ознаменовал крушение организованного советского нарратива. Было бы ошибкой утверждать, что идеи коммунизма и утопического справедливого общества, которое должно навсегда покончить с эксплуатацией народных масс, пропагандировались только в Советском Союзе. «Естественные левые» существовали всегда, и сегодня многие по-прежнему поддерживают эту идеологию, однако события, произошедшие в августе 1991 года, привели к прекращению финансирования приверженцев этой идеологии. Оценить истинные масштабы инвестиций советского режима в эту идею вряд ли будет когда-либо возможно. И дело не только в том, что соответствующие архивные документы до сих пор засекречены, но и в том, что эти инвестиции были разнородными, поступали по многим каналам и делегировались государствам-сателлитам. Ясно одно: это была щедро финансируемая система, построенная для агрессии и подчинения.

Чтобы противостоять советской пропаганде, Запад в ответ создал собственный нарратив. В отличие от СССР, где приоритетом правящей партии была идеология, западным странам потребовалось приложить огромные усилия для создания и запуска своей системы. Правительства большинства западных стран либо не могли владеть СМИ по закону, либо были крайне ограничены в возможностях контролировать редакционную политику (а это было необходимо для «вброса тем» и других элементов нарратива, чтобы противостоять советской пропаганде).

Тем не менее такая система все же была построена и сыграла особую роль в распаде СССР и Восточного блока. Нет сомнений в том, что Советский Союз стал жертвой многих других факторов, в том числе саморазрушительной политики. В этом смысле интересно проследить, насколько ответный нарратив Запада (или так называемые активные меры, направленные против СССР) повлиял на западные СМИ, превратил их, а заодно западное образование, морально-этические и другие ценности в «порочную фабрику согласия», как на это указывал Хомски. Этот вопрос в определенном смысле предопределил нынешний конфликт, возникший в глобальном медиапространстве.

Когда Владимир Путин впервые заявил о новом российском нарративе в своей мюнхенской речи в 2007 году, его слова стали неожиданностью для политиков, но не для российских политологов. В российском обществе никогда не переставали обсуждать события 1991 года. И анализ причин развала СССР как ничто другое позволяет осмыслить произошедший сдвиг в его политике. Если на Западе преобладает мнение, что распаду советской империи способствовали ее внутренние противоречия, политические ошибки и неэффективная экономика, некоторые россияне восприняли развал Союза как государственный переворот, инспирированный и подстроенный США и их союзниками. По мнению этой части российского общества, крах советской системы был «незаконным», поскольку стал результатом не военного поражения Советского Союза, а некой секретной операции, в ходе которой «обращенные в другую веру» лидеры КПСС «капитулировали», сдались «мировому гегемону». Это искаженная логика, но, не объяснив ее происхождения, сложно понять, почему Путин так скорбит по поводу «трагического конца» СССР и якобы последовавшего унижения советского народа.

Проще говоря, реваншистская часть российской политической элиты (к которой Путин присоединился, а затем возглавил ее) интерпретировала события 1991 года как «незаслуженную победу» Запада. В центр их мировоззрения была поставлена идея заговора, возглавляемого США. Участники этого заговора провели на пост Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева, убедили его отказаться от «советской сферы влияния», ослабили советскую военную мощь и открыли путь для всяких проходимцев и жуликов, которые, в свою очередь, подчинили и разрушили СССР и ввергли страну в состояние безысходности.

Этот нарратив никогда не доминировал в российском публичном пространстве, но всегда в нем присутствовал. Повторюсь, что его основная идея заключалась в «неправомерной победе Запада и последовавшем за ней унижении советского народа». В таком виде нарратив узурпирует любые события, будь то политические, военные и даже культурные, в качестве доказательства заговора и «преступных намерений» Запада, а также еще одного способа унизить Россию.

Когда в России под руководством советников из Гарварда проходила приватизация, приверженцы этого нарратива незамедлительно интерпретировали происходившие реформы как доказательство намерений США скупить дешевые активы российских компаний и разрушить экономику страны. Когда во время войн на территории бывшей Югославии Запад пренебрег позицией России (реальные причины, почему это произошло, оказались не так важны), гипотеза об унижении еще более укрепилась в сознании сторонников нарратива. Россияне восприняли Дейтонские соглашения как удар по сербам, а события в Косове усилили ощущение, что Запад игнорирует важные «красные линии» (предположительно проведенные еще в 1870-е годы и никогда не принимавшиеся в расчет, но о которых вспомнили, когда понадобилось оправдать российское присутствие на Балканах). Затем НАТО применил силу против сербского президента Слободана Милошевича, и этот факт также был использован как аргумент в пользу того, что США пытаются унизить Россию и развернуть против нее агрессию.

Вышеупомянутая часть российской элиты использовала каждый реальный (и вымышленный) факт для подтверждения своих конспиративных теорий. Ко времени выступления Путина в Мюнхене подобный нарратив стал звучать достаточно убедительно, чтобы лечь в основу национальной версии новейшей истории страны. Российский президент последовал примеру других популистских лидеров: «приватизировал» этот нарратив и представил его от своего имени.

В 2007 году этот нарратив превратился в оружие, которое Путин и члены его администрации постоянно развивают и совершенствуют. Так, телевизионный канал Russia Today, созданный в 2005 году и финансируемый Кремлем, отказался от беззубой «популяризации российской нации» и превратился в инструмент, с помощью которого «фабрикуется несогласие». Переименованный в RT, телеканал открыто заявляет, что его задача не сообщать новости, а интерпретировать их, сея при этом недовольство «картиной мира, формируемой Западом».

Россия берет на вооружение методы КПСС, финансировавшей коммунистические партии и повстанческие движения по всему миру, чтобы бороться, по выражению Владимира Ленина, «за ценности коммунизма и интересы рабочего класса». Сегодня неожиданными получателями этих финансовых ресурсов оказались не левые партии, а ультранационалисты и известные интеллектуалы, готовые пропагандировать идею «неправомерной победы и последующего унижения».