«Проблема с туберкулезом — чуть ли не государственная тайна»
ОХ: После Узбекистана ты был еще на Украине и в России. В чем основные отличия там?
МФ: Разница в том, что и на Украине, и в России проблема туберкулеза более тесно связана с ВИЧ. Это огромная проблема: ВИЧ ослабляет иммунитет, и люди гораздо чаще заражаются и умирают от туберкулеза. В больницах при этом часто пишут, что причина смерти — ВИЧ, а на самом деле — это туберкулез.
© Misha Friedman
ОХ: Зачем так пишут?
МФ: Чтобы статистику снизить.
ОХ: А смысл?
МФ: Проблема с туберкулезом — чуть ли не государственная тайна. Что в Украине, что в России. Потому что количество больных практически на уровне эпидемии.
ОХ: А есть реальные цифры?
МФ: Есть данные ВОЗ. Например, в прошлом году в России туберкулезом заболели 190 тыс. человек, умерли 26 тыс. Зарегистрировано новых случаев ВИЧ — около 50 тыс., умерли — более 76 тыс. Но это только зарегистрированные случаи. А реальные цифры, по крайней мере по ВИЧ, в 3-4 раза выше. Это тебе любой эпидемиолог скажет.
ОХ: Откуда берутся такие высокие показатели?
МФ: Насколько я могу судить, сегодня большую проблему представляет лечение лекарственно устойчивого туберкулеза, при котором у человека развивается резистентность к одному из основных препаратов. А это порядка 15-20% всех новых случаев туберкулеза. Многие специалисты в СНГ сейчас говорят о том, что хотя в последние годы лекарственно устойчивый туберкулез начали лечить, делают это настолько плохо, что наносят прямой вред. Особенно в тюрьмах, особенно в провинциях.
ОХ: Что значит — плохо лечат?
МФ: При лечении лекарственно устойчивого туберкулеза важную роль играет лаборатория. Именно лабораторные тесты выявляют форму резистентности. Сертифицированных, качественных лабораторий в России очень мало. Второй момент: для того, чтобы лечение было эффективным, все препараты должны быть на месте. На деле все иначе. Скажем, пациенту нужно четыре препарата, а в аптеке одного из них нет. По правилам, врач должен ждать, пока не появятся все. А он все равно назначает лечение. В итоге, препараты не работают и при этом еще вырабатывается дополнительная резистентность. Недавно я общался с одним врачом в Тольятти. Она подтвердила, что да, все так. Но в то же время она говорит, что знает: недостающий препарат не привезут никогда. Его просто нет.
ОХ: Что же делать — вообще не лечить?
МФ: Я не могу спорить с врачами, но такой подход пугает. Потому что существует высокая вероятность, что этому пациенту не только не будет лучше, но у него разовьется полная резистентность к лекарствам. И тогда он вообще умрет.
ОХ: И как решить проблему?
МФ: Эта проблема требует холистического подхода. Лечение туберкулеза — самое бедное направление в медицине. Есть, например, онкология, экстренная хирургия, куда обращаются и бедные, и богатые. И такие направления выживают в том числе за счет состоятельных пациентов. Даже с ВИЧ ситуация лучше, поскольку его активно лоббирует гей-сообщество. Туберкулезом же болеют, в основном, очень бедные люди.
ОХ: И нет ни одной организации, которая бы лоббировала их интересы?
МФ: В России — очень мало. Таких, которые занимались бы только туберкулезом, вообще нет. Туберкулез — очень специфическое направление, его нельзя вытянуть только на активизме.
