ОХ: Вы считаете, что российская политическая элита пойдет на подобные изменения, даже если со стороны общества будет запрос?
АА: Согласно этой гипотезе, смена верховной власти не является пороговым условиям для того, чтобы покинуть колею. Верховная власть рано или поздно поменяется. Этого недостаточно. Важно, чтобы ротация происходила везде: и в оппозиции, и в общественных организациях, и в деловых кругах.
ОХ: Но пока что ротация первых лиц государства остается чисто формальной.
АА: Я считаю, что проблема не в том, что Путин стал президентом, а Медведев, скорее всего, в ближайшее время возглавит правительство. Главное — как этот президент и этот премьер будут реагировать на раскол, возникший сегодня в стране. В ходе зимней избирательной кампании 2011-2012 годов разошлись «Россия-1» и «Россия-2», как их назвала Наталья Зубаревич, лучший, на мой взгляд, российский географ-регионалист. «Россия-1» — это страна больших городов-миллионников, живущая по европейским ценностям, желающая модернизации, в том числе политической, требующая другого качества управления. А «Россия-2» — это страна индустриальная, страна городов с населением 200-400 тыс. человек, где реальные требования — это нормальные условия жизни и стабильность. Именно страна голосовала за Путина, считая его гарантом стабильности и опасаясь кошмаров 90-х годов. Но есть еще «Россия-3» — страна опустевших деревень и поселков городского типа. Вот вопрос для нынешней власти: как совместить все эти «России» в одной стране? Я мечтаю о том, чтобы «Россия-1» и «Россия-2» начали разговаривать и договорились бы о том, как двигаться дальше и как помочь «России-3». А это означает, что в стране должен оформиться горизонтальный общественный договор и должна произойти демократизация политического режима. И тогда власть вынуждена будет решать эти проблемы и искать мирные решения.
ОХ: Почему вы связываете задачу по преодолению колеи с идеей общественного договора?
АА: Если посмотреть на мировую историю, то в странах, где продвигались идеи общественного договора, в итоге происходил прорыв. Возьмем Нидерланды конца XV-начала XVI веков. Там голландский ученый Гуго Гроций за десятилетие до нидерландской революции говорил и писал об общественном договоре. И спустя 100 лет Нидерланды стали первой страной мира. Затем в XVII веке английские философы Джон Локк и Томас Гоббс продолжили дискуссию об общественном договоре в Англии. Пропитавшись их идеями, Англия совершила скачок и на несколько веков стала наиболее динамичной и передовой страной мира. Жан-Жак Руссо, провозвестник Великой французской революции, обеспечил подобный скачок для Франции. В это же время американский философ Джордж Мейсон писал об общественном договоре в США. А суть этого договора как раз состоит в соблюдении тех трех пороговых условий, о который я говорил, и в идее не персональных договоренностей про исключения, а общественных договоренностей про правила.
ОХ: И все-таки, возвращаясь к нынешней ситуации в России. Вы говорите, что в обществе, внутри креативного класса, созрел запрос на конкретные изменения в сфере управления страной, на модернизационный сдвиг. Но ведь при этом вертикаль власти не позволяет подобные изменения осуществлять снизу, не говоря о том, чтобы заключить горизонтальный общественный договор. Нынешняя власть даже модернизацию, о которой столько громких слов было сказано за последние четыре года, оказалась неспособной осуществить…
АА: Вообще, я не считаю, что модернизацию можно провести за четыре года. Модернизации могут продолжаться 50 лет чистого времени. Хорошо, что сейчас мы уже находимся не на нулевой отметке. В России первые модернизационные попытки начались даже не во времена Петра I, а раньше — при царе Алексее Михайловиче и царевне Софье.
ОХ: Вот удивительно: почему же столько времени ничего не получается?
АА: Да потому что колея! Если в стране нет других институтов, то модернизацией занимается власть, или государство. А что такое государство? Это организация с конкурентным преимуществом осуществления насилия. Что использует государство, когда пытается проводить модернизацию? Свою способность осуществлять насилие лучше других. Государство начинает мобилизацию ресурсов — перебрасывает их из одной сферы в другую, и в итоге, ресурсы теряют ценность, становятся легко достижимыми. Такая модернизация, как правило, заканчивается подрывом человеческого или природного потенциала. И после такой мобилизации наступает демобилизация. Именно так в российской истории проходят попытки модернизации, за исключением «Великих реформ» Александра II, включавших в себя земскую, военную, крестьянскую реформу и, пожалуй, перестроечных реформ Михаила Горбачева.
ОХ: Очевидно, что Медведев не Александр II.
АА: Судить итоги медведевскоймодернизации пока рано. Некоторые сдвиги ощущаются. И, возможно, будут еще какие-то результаты. Но вот в чем моя главная претензия. Так сложилось, что я возглавляю консультативную группу президентской Комиссии по модернизации, куда входят множество независимых экспертов. И я могу сказать, что мы все пришли к солидарному выводу по проблеме модернизации. Он заключается в том, что прежде чем получить экономические результаты, нужно провести социокультурную модернизацию. Модернизация начинается в головах, в ценностных установках. Был такой замечательный российский поэт Владимир Корнилов. Он написал стихотворение, которое сейчас часто цитируют в рунете:
Считали, что дело в строе
И переменили строй
И стали беднее втрое
И злее, само собой.
А заканчивается оно строфой:
Меняли шило на мыло
И собственность на права,
А необходимо было
Себя изменить сперва.
На мой взгляд, очень точно сказано.
