Н.П.: Главными обвиняемыми все-таки оставались акционеры — Михаил Ходорковский и Платон Лебедев. Остальные в этой истории были скорее пешками, и многим сперва было предложено сотрудничать со следствием.

П.И.: Я поэтому и уехал. Потому что меня стали вызывать на допросы в Генпрокуратуру и говорить: «Дай нам какие-нибудь компрометирующие показания на Ходорковского, Лебедева или там Брудно с Шахновским». Меня не должны были допрашивать в качестве свидетеля — уже это было прямым нарушением УПК. Когда я сказал, что это безобразие, то мне ответили, что ничего, будем продолжать нарушать закон. «А если, мол, будешь тут выпендриваться — то я тебя прямо здесь и задержу». Мне все это было сказано открыто 16 ноября 2004 года. Какие-то показания я дал, время было позднее. Следователь Хатыпов меня отпустил, видимо, предполагая, что я ему еще пригожусь для получения «нужных показаний». Сразу после допроса, в тот же вечер, я сел в машину, доехал в Шереметьево, сел в последний самолет до Киева и улетел.

Н.П.: А семья?

П.И.: Семья моя осталась дома. Я вообще никому ни слова не сказал, а сразу поехал в аэропорт. Жене позвонил уже из Киева и сказал: «Катя, я в том городе, где родилась моя бабушка». Семья приехала в НьюЙорк в начале февраля 2005 года. До этого я все время мотался по Европе, мы созванивались, встречались. Уезжая, моя жена ничего не продавала — у нас до сих пор есть квартира в Москве. С какой стати мне продавать имущество? Я не считаю себя виновным. А сам отъезд семьи был, конечно, ярким событием — мою жену, например, задержали в Шереметьево, был большой скандал. Но сейчас они со мной.

Н.П.: А как же получилось, что из свидетеля вы стали обвиняемым? Ведь у вас же не было подписки о невыезде, значит, по факту вы ничего не нарушили.

П.И.: Нет, ни подписки не было, ни запрета. Но юристу не надо долго объяснять, что происходит. После допроса, прямого давления со стороны следователя я все понял. После Киева я поехал в Латвию, и тут мне на московский мобильник звонит следователь Хатыпов и говорит: «Приезжайте, у нас к вам вопросы накопились». Это были первые дни декабря 2004-го, когда уже арестовали Свету Бахмину. И я понимал, что происходит. Это происходило за неделю до аукциона по «Юганскнефтегазу», и они просто зачищали поляну. У Салавата Каримова, тогда главного следователя по делу ЮКОСа, был карт-бланш сажать всех подряд, что он, собственно, и делал. Поэтому следователю Хатыпову я сразу сказал, что у меня трое детей и я никуда не поеду. На что он мне говорит, прямая цитата: «Люди могут пострадать». Потом я понял, что он имел в виду.

Н.П.: А предлагали ли вам закрыть за деньги ваше дело?

П.И.: Предлагали, конечно. Но это чаще всего были люди, которые случайно мимо проходили и ничего не понимали: это дело нельзя закрыть за деньги. Можно просто морочить людям голову.

Н.П.: А какие же люди в итоге «пострадали»?

П.И.: Я тогда сказал: «Я не приеду». На том конце провода сказали: «О’кей». А через несколько дней арестовали Лену Агранов скую, управляющего партнера нашего адвокатского бюро. Она просидела в тюрьме 10 дней. А я сижу в Европе и за всем_этим наблюдаю. Первое обвинение мне было предъявлено в конце декабря, то есть спустя месяц после отъезда. Очевидно, что в тот момент мне в России совсем нельзя было находиться.

Н.П.: А суд-то состоялся?

П.И.: Я пока не судим, но не исключаю, что скоро заочный суд надо мной начнется. Мы знаем, что они вроде как собираются осенью судить всех, кто в моем положении, кто в бегах. Я недавно видел документ, что дела всех, кто проходит по делу Ходорковского, будут передаваться в суды, судить заочно.

Н.П.: Какой у вас был статус в компании ЮКОС?

П.И.: Официально — никакого. Я был одним из партнеров адвокатского бюро. А ЮКОС был нашим клиентом с 1996 года, мы обслуживали компанию по очень многим вопросам, включая правовой консалтинг, суды, подписание документов, управление банковскими счетами по доверенности. До этого я обслуживал группу «Менатеп», работая в другом бюро. С Ходорковским я познакомился в 1994-м.

Н.П.: То есть, по сути, вас как адвоката просто приплюсовали к главному обвинению?

П.И.: Конечно, только маленькая подробность: тогда оно не было главным. К тому моменту Ходорковский уже год как сидел и у него были совсем другие обвинения. Но команда по делу ЮКОСа продолжала работать. И вот летом 2004 года, когда Лебедев отсидел уже год, а Ходорковский — 9 месяцев, у них родился новый креатив, что «украли всю нефть и ее же отмыли». Обвинение считает, что вся нефть, которая была добыта компанией ЮКОС и ее «дочками» в течение периода с 1998 по 2003 год включительно, была украдена Ходорковским, Лебедевым, Невзлиным и т.д. Такое обвинение. Не надо меня спрашивать зачем — спросите об этом Каримова. А в жизни это выглядело так: 12 ноября 2004 года толпа следователей прокуратуры, ментов и оперов ворвалась в наш офис в центре Москвы, потребовала выдать все документы и рассказать все, что мы знаем про группу «Менатеп» и ЮКОС, — угроза стала аб солютно реальной. Вот пришли люди с паяльниками и будут их втыкать в жопу.