Н.П.: После этого у вас должны были арестовать счета…
П.И.: Ничего не арестовывали, но я никогда и не хранил деньги в России, понимая, какими рисками обладает отечественная банковская система.
Н.П.: Расскажите, как вы живете сейчас.
П.И.: Мы живем в Нью-Джерси, в деревне, фактически в лесу. Старший сын учится в Питсбургском университете на компьютерного инженера, младшие ходят в местную государственную школу, жена руководит процессом. Я, безусловно, могу отнести себя к состоятельной части американского среднего класса. У меня есть свой бизнес.
Н.П.: Что за бизнес?
П.И.: У меня своя консалтинговая фирма Feldmans Consulting. Частный консалтинг приносит мне до полумиллиона долларов в год. Мой опыт позволяет рассказать много чего полезного — как русским делать бизнес в мире, а иностранцам делать бизнес в России. Я могу заниматься международным правом, то есть тем, чем я фактически занимался до своей эмиграции уже 20 лет. Плюс еще на добровольных началах возглавляю Институт современной России (NGO). Паша Ходорковский — президент и наше лицо, а я занимаюсь всем остальным. Реально мое время делится 50 на 50 между частно-коммерческой и общественной деятельностью.
© Александр Маслов
Н.П.: Члены вашей семьи были в России с тех пор, как вы уехали?
П.И.: Жена была, дети — нет. Честно говоря, я против их поездок, потому что опасаюсь провокаций. Если следователи арестовывали Лену Аграновскую, чтобы приехал я, а Свету Бахмину — чтобы заставить вернуться Дмитрия Гололобова (бывший глава юридического департамента ЮКОСа. — БГ), то всякое может случится. Они ведь и не скрывали, что, по сути, берут заложников. Поймите, именно юристам, с точки зрения морали, во время атак на ЮКОС было сложнее всего. Мы, юристы, понимаем, что происходит. Мы можем отползти. Но мы принимаем решение, что будем защищать эту компанию, и как только мы начинаем это делать, мы находимся на переднем крае, как буфер, между прокуратурой и компанией. Мы — первое, что они видят. Причем мы должны делать все по закону, а прокуратора — как угодно. Поэтому я уехал, а Свету Бахмину посадили.
Н.П.: Но вы ведь в определенной степени были частью этой судебной системы.
П.И.: Да, в какой-то степени был. Хотя не очень-то мне это нравилось — быть частью коррумпированной, зависимой, лживой системы. Отчасти поэтому я больше международными судами занимался. То, как работает судебная система в Мос кве, является нарушением основного принципа независимости судов. И происходит это давно. Это касается не только дела Ходорковского. Это системная вещь. Все значимые дела рассматриваются именно так: судья смотрит на председателя суда, председатель смотрит на свою коллегию в Мосгорсуде, которая курирует его район.
Н.П.: Что значит «курирует его район»?
П.И.: На кассацию, когда обжалуется решение районного суда, дело попадает к одним и тем же людям. Так не должно быть, но так устроено. Например, в США судебное дело попадает к судье по жребию, случайно. В России все судебные дела по закону распределяет между судьями председатель суда. Получается замкнутый круг. Его можно разорвать, если ввести случайный метод распреде ления дел. Это сразу решает много воп росов, включая вопрос коррупции. Система московских судов была от строена с приходом нового председателя правления Мосгорсуда Егоровой. Она пришла одновременно с Путиным. В 1990-х годах был переходный период. Где-то к концу 1990-х судьи начали не много чувствовать свою независимость, право и обязанность судить по закону, а не как начальство укажет. Никто толком их этому не учил и старую систему не реформировал, хотя, конечно, по большому счету их всех нужно было разогнать и набрать новых. Это то, что сделали во всех бывших соцстранах, когда поменяли всю правоохранительную систему — судей, прокуроров. Эту чистку Ельцин, к сожалению, не сделал.
